Папа улыбнулся:
– Угадываю, о чем ты думаешь, голубка. Но так все равно будет, и, когда это произойдет, ты будешь очень довольна. – Тут папина улыбка увяла. – Но беда в том, что и белые мальчики будут заглядываться на тебя – не к добру, но будут все равно. Я не хочу, чтобы ты отвечала им.
Я подняла глаза на папу, потом отвернулась снова к полю. Я хотела спросить папу про Бада, как же тогда он взял да женился на белой, но не была уверена, стоит ли. Папа наблюдал за мной.
– Ты хочешь меня о чем-то спросить?
– Да… А как же Бад? Я не понимаю, как же он взял и женился на белой?
Папа вздохнул и покрутил усы.
– Ну, скажу тебе только одно… я бы так никогда не сделал, а впрочем, кто знает? Может быть, придет день, и это будет считаться вполне естественным. Я вообще думаю, что у всех людей более или менее смешанная кровь. И белая, и черная, и красная. А когда мы умрем, для нас это не будет иметь никакого значения, только для тех, кто остался жить после нас. И возможно, через пятьдесят или через сто лет люди даже не будут задумываться, черный ты или белый. Пока на это не похоже, но возможно… Да, а пока это еще имеет большое значение. И разница в нашем положении очень большая, отворачиваться от нее мы не имеем права. Существуют цветные, и существуют белые. Они с нами не хотят иметь дела и только принимают то, что мы можем сделать для них. И клянусь, я тоже не хочу иметь с ними дела. Пусть они нас оставят в покое. И мы оставим их в покое. Я могу хоть год не видеть никого из них, мне все равно.
– А как же мистер Джемисон, папа?
Папа задумался.
– Да-а… Но мистер Джемисон исключение, у меня есть все основания глубоко уважать его. Если спросить меня, я не видел человека, черного или белого, лучше, чем он.
– Это правда, папа?
– Да, детка.
– А ты вправду думаешь, что что-то когда-нибудь изменится? Я имею в виду отношение белых к нам.
– Очень надеюсь, Кэсси. Только, скажу тебе, белые не по доброте сердечной пойдут на перемены. Для этого потребуется очень много усилий.
– И все-таки ты считаешь, они скоро изменятся?
– Про скоро ничего не могу сказать, Кэсси, девочка моя, но одно могу сказать твердо: я уверен и надеюсь, что, если я сам не дождусь этого дня, ты уж точно его увидишь. Уповаю и молюсь об этом.
Племянник Бад уехал в тот же вечер. Всем было ясно, что мама отругала дядю Хэммера за его поступок. Она двигалась по дому угрюмо, ни с кем не обмениваясь ни словом. Вечером про Бада никто не вспоминал. Но на другое утро дядя Хэммер сам заговорил о нем с папой. С утра было теплее, чем накануне, и хотя прохлада еще держалась в воздухе, однако не настолько, чтобы мы не могли умываться на задней веранде, как привыкли делать каждое утро в теплую погоду. Пока я и Кристофер-Джон чистили зубы, папа и дядя Хэммер, глядя в свои маленькие овальные зеркальца, свисавшие с гвоздей, вбитых в верандный столб, брились.
– Мэри все еще сердится на меня за Бада? – спросил дядя Хэммер, прилаживая свое зеркальце.
Папа провел опасной бритвой по правой щеке, снимая мыльную пену.
– Повод у нее есть, как думаешь?
Дядя Хэммер пожал плечами и стал намыливаться.
– Я сказал только правду, больше ничего.
– Но она считает, что тебе не стоило ничего говорить.
– Я и не собирался, но… дело уж сделано. – Он кончил намыливаться и задержался, прежде чем начать бриться. – Так что Мэри?
Папа еще раз провел бритвой по щеке.
– Ну, ты же знаешь, у Мэри особые чувства к Баду. Он ей как брат, поэтому Мэри и не понравилось, как ты с ним разговаривал. Честно, она просто в гневе на тебя. Мне кажется, если ты хочешь вернуть ее доброе отношение к себе, пойди поговори с ней.
Дядя Хэммер обернулся к папе и кивнул:
– Да, лучше так и сделаю.
К тому времени, как я с мальчиками вернулась из школы, было ясно, что мама и дядя Хэммер помирились. Про Бада больше не говорили, все в доме встало на свои места, и только мысли о мистере Фарнсуорте не давали нам покоя. С каждым днем все новые слухи распространялись по нашей общине, но никто точно не знал, насколько сильно был избит мистер Фарнсуорт и кто это сделал. Кое-кто высказывал предположения, но, кроме мальчиков и меня, никто своими глазами не видел, как это случилось. Но даже если бы мы и узнали этих мужчин, мы бы ни за что не указали на них. Когда прошла неделя, а нас так ни о чем и не спрашивали, мы убедились наконец, что никому про нас не известно, и на душе полегчало.
В субботу утром мы отправились в поле. За неделю, что я и мальчики без всякой охоты ходили в школу, стебли от прошлогоднего хлопка были начисто смяты, земля перепахана и уложена рядами на расстоянии трех футов один от другого. Настала пора сеять хлопок. Папа вдоль поля вел Джека, который тянул сажалку – сельскохозяйственное орудие, похожее на плуг с небольшим контейнером. Плуг рыхлил землю, а из контейнера в разрыхленную почву ссыпались семена, потом сажалка прикрывала их землей, а мы шли следом, засыпая не прикрытые землей семена.
Мы без отдыха проработали все утро и хотели уже в полдень устроить перерыв на обед, как появилась машина шерифа Хэнка Доббса и остановилась на дороге. Он вылез из машины еще с одним человеком, и, раздвинув полосы колючей проволоки, оба ступили на наше поле.
– А вот мистер Пек. Он будет новым окружным агентом по сбору налогов. Пек, вот Дэвид и его брат Хэммер. Его жена Мэри, а там его мать.
Мистер Пек казался человеком нервным, вид у него был бледный, что подсказало мне: он был новичком в этом деле. Он с опаской наклонил голову. Папа и дядя Хэммер ответили тем же.
– Полагаю, вам уже известно, что случилось с мистером Фарнсуортом, – сказал шериф Доббс, – как его избили и все такое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100