Так что мое предложение откупить ваш участок остается в силе, как в прошлый год.
– Благодарим вас за заботу, мистер Грэйнджер, но пока мы не собираемся его продавать.
Мистер Грэйнджер пожал плечами.
– Ну, как хотите, – сказал он, поглядел на мистера Моррисона, который все это время глаз от него не отводил, и пошел к складу.
– Залезай в фургон, Кэсси, – сказала мама, еле сдерживая гнев.
Поняв, что сейчас не время отпускать замечания в адрес мистера Грэйнджера, я без лишних слов взобралась в фургон.
Когда хлопок был продан, мы в пустом фургоне поехали по главной улице Стробери и встретили возвращавшихся Тёрнеров. Радуясь, что на обратном пути у нас хорошая компания, мы подбросили Тёрнеров до магазина Уоллеса. Дальше Тёрнерам надо было идти на запад, к Смеллингс Крик, и на прощанье Мо сказал Стейси:
– До завтра!
– Ты придешь завтра в церковь? – спросила мама.
– Да, я раненько пойду туда, как рассветет, – ответил Мо, чуть замявшись.
– Тогда до завтра, Мо! – крикнула я, и наш фургон повернул на юг, направляясь к дому.
Пока Сузелла в другой комнате болтала с мамой и с Ба, я взбила свой соломенный тюфяк и вернулась в мамину комнату, где Ба уже устроилась со своей вечерней штопкой, а мама с Сузеллой сели писать письма. Как раз когда я вошла, из боковой двери появился Стейси и замер на пороге. Потом повел себя очень необычно: приблизился к маме, сидящей за бюро, и поцеловал ее, а потом и Ба.
– Доброй ночи, – сказал он.
Мама оторвалась от письма:
– Доброй ночи, милый. До завтра.
Стейси направился в свою комнату, но по дороге еще раз оглянулся, потом осторожно закрыл за собой дверь.
– Бог ты мой, я уж и не помню, когда в последний раз этот юноша целовал нас на ночь, – улыбаясь, заметила Ба, она была явно довольна.
– Да, очень трогательно. А вам, мисс Кэсси, не пора ли и вам пожелать всем спокойной ночи?
– А Сузелле не пора?
– Доброй ночи, Кэсси, – поспешила весело попрощаться со мной мама.
И мне ничего не оставалось, как произнести «спокойной ночи» и отправиться в свою комнату. Переодевшись в ночную рубашку, я прикрутила лампу и легла. Но только скользнула под одеяло, как с веранды меня позвал Стейси. Я встала, подошла к двери и открыла задвижку. Стейси стоял в дверях с перочинным ножиком в руках.
– А я думала, ты уже спишь!
– Сейчас иду. Только хотел дать тебе вот это, – сказал он, протягивая мне ножик.
Я с подозрением взглянула на него.
– С чего это ты вдруг решил отдать его мне?
– Просто так. Ты ж сказала, тебе его хочется. Хочется?
– Да, очень.
– Вот и держи.
Я взяла ножик, все еще робея и не веря глазам своим – неужели он теперь мой?
– Стейси…
– Только лучше, чтоб мама его у тебя не увидела. Ты же знаешь, как она не любит в руках у нас нож.
Я кивнула. В ответ на это Стейси наклонился и чмокнул меня в лоб.
– Парень, ты здоров? Может, у тебя жар?
Стейси повернулся, чтобы идти в свою комнату, но на пороге оглянулся еще раз:
– Я в полном порядке, Кэсси. Помни, с ножом поосторожней, слышишь?
Я еще раз кивнула.
– А теперь возвращайся и закройся на задвижку.
– А ты вправду здоров?
– Вправду, вправду. Ну иди же, – сказал Стейси и не спускал с меня глаз, пока я не закрыла дверь.
Когда моя задвижка щелкнула, я услышала и как захлопнулась дверь Стейси. Зажав в руке перочинный ножик, я снова легла на свой соломенный тюфяк и успела полюбоваться подарком Стейси, прежде чем услышала, как идет Ба. Тогда я спрятала его под подушку. Я все еще не могла поверить, что Стейси на самом деле подарил его мне. Я еще долго ломала себе голову, все стараясь понять, почему он это сделал, и наконец решила: может, это очередной период в развитии Стейси? Ох, тогда пусть бы он тянулся подольше.
А утром мы обнаружили записку, написанную небрежным Стейсиным почерком:
Милая мама,
я знаю, никто меня все равно не поймет. Но я должен был уехать. Я нашел работу – восемь долларов в неделю. Но чтобы получить их, я вынужден был оставить вас. Уверен, мистер Моррисон один справится со всеми делами. Обо мне не беспокойтесь. Все будет в порядке.
Ваш сын
Стейси.
Передай всем от меня привет.

10
Пулеметная очередь застрочила из слов этой записки. Тишина упала на тускло освещенную кухню. Мы стояли в ночных рубашках, мы – это мама, Ба, Сузелла и я. Смотрели, не веря своим глазам, на клочок бумаги, который мама держала в руках. Словно могли изменить то, что в нем сказано. И во мне ключом забил страх. Ужас. Тошнотворный, жуткий страх, точь-в-точь какой я испытала в ночь, когда ранили папу и еще когда белые люди собрались линчевать Т. Дж. Этот страх снова нахлынул, накрыл меня с головой, вдребезги разбил мирное воскресное утро.
– Похоже, мама, он уже где-то далеко.
– Похоже, – согласилась Ба. И все же она не верила. – Ребенок он еще. Ну куда он мог уйти?
Под светом лампы было видно, как все краски сбежали с ее лица. А мама смотрела то на Ба, то на меня. И тоже не верила, я же видела. Больше всех нас не верила.
– Кэсси, ты что-нибудь знаешь? – В ее голосе звучала просьба, почти мольба. – Говорил тебе Стейси хоть что-нибудь об отъезде?
Я мотнула головой и отвернулась: не хотела, чтоб она увидела, что мне страшно.
– А тебе, Сузелла? Хоть что-нибудь?
Сузелла мучительно старалась вспомнить. Но в конце концов и она сказала – тоже ничего.
Открылась дверь из комнаты мальчиков, и, моргая на свет, оттуда появились Кристофер-Джон и Малыш.
– Утро доброе, – сказали они.
Мама ответила, а после спокойно заговорила с ними о Стейси.
– Ушел? – переспросил, ничегошеньки не поняв, Кристофер-Джон. – Куда? На пастбище с коровами?
– Нет. Он ушел на поиски работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100