– 6 ноября около шести часов вечера я была в гостях у знакомых. За мной пришла мать и попросила проводить её на почту, где нашелся бланк с текстом парижской телеграммы. И я пошла с ней. Когда мы шли по улице Бисмарка, я заметила какую-то мужскую фигуру и услышала шаги. Мы остановились. Мать испугалась. Я попыталась успокоить ее. Мы решили по какой дороге пойдем к почте. Я снова услышала шаги. Они быстро приближались. Я подумала, что мужчина хочет обогнать нас. Между вторым и третьим фонарями на Кайзер-штрассе, в самом темном месте раздался выстрел. Мама обернулась и упала. Я хотела ее поднять, но сначала посмотрела туда, откуда прогремел выстрел. Я увидела неизвестного мужчину. Он спешил за угол, а потом я услышала, как он бежал по улице. Я стала звать на помощь.
– Вы подозревали в убийстве своего зятя? – спросил председатель суда.
– Нет.
– Могли вы предположить, что зять покушался на вашу жизнь?
– Нет.
– Было ли у вас к нему… Существовала ли между вами интимная связь?
– Никогда!
– Вы замечали, что сестра ревнует вас?
– Я узнала об этом позже.
– Зачем вы поехали в Париж?
– Хотела познакомиться с Парижем. Никогда раньше там не бывала.
– И вы никогда не подавали повода для ревности?
– Никогда. Только однажды заметила в Париже, что моя сестра очень опечалена. Мы очень любили друг друга, она доверяла мне с детства. Между нами никогда не было недоразумений, и Гау также не был причиной раздора. Моя сестра горячо любила его.
– Госпожа свидетельница, что вам известно о выстреле, которым муж ранил ее перед свадьбой?
– Лина рассказывала мне об этом. Они решились на совместную смерть. Гау выстрелил в нее, но затем не нашел смелости выстрелить в себя.
– Вы высказывали после смерти вашей матери предположение, что это мог быть акт мести? – спросил свидетельницу защитник доктор Дитц.
– Да. Дело в том, что я не нашла этому другого объяснения.
– Как ваша мать относилась к прислуге? Была с ней строгой, наказывала ее? – спросил председатель суда.
– Думаю, что у нее в доме было как у всех. Я бы никого не заподозрила из прислуги.
Председатель суда прекратил допрос свидетельницы и обратился к обвиняемому Гау со следующим вопросом:
– Вы желаете высказаться по поводу показаний госпожи свидетельницы?
– Она рассказала правду.
– Могли бы вы что-нибудь добавить к вопросу о ревности вашей жены?
– Поскольку здесь в первой половине дня об этом уже говорили, то я могу добавить, что жена своей ревностью спровоцировала в отеле ссору. Укоряла меня в том, что мое отношение к Ольге некорректно.
– Как вы повели себя?
– Отверг обвинения.
– На самом же деле ваши отношения со свояченицей были корректными?
– Разумеется.
– Зачем тогда вам понадобилось подделывать подпись вашей жены и вызывать тещу в Париж?
– Я полагал, что это самый надежный способ сократить пребывание свояченицы с нами.
У Джозефины Молитор было пятеро детей: дочери Лина, Ольга, Фанни, Луиза и сын, служивший в армии в звании обер-лейтенанта.
Фанни Молитор на вопрос председателя суда о том, кого она считает убийцей, однозначно заявила:
– Никого другого, кроме обвиняемого.
Луиза Молитор сказала:
– Когда я приехала в Баден-Баден, то мне сказали, что убийцей может быть только Гау. Когда из Лондона вернулась сестра Лина, то сначала она не хотела в это верить, но в конце концов и она убедилась в том, что ее муж убийца, и присоединилась к мнению, что должна принять сторону своих сестер, а не мужа.
Обер-лейтенант Молитор в своих рассуждениях пошел еще дальше.
– У матери была серьезная болезнь сердца. Ей нельзя было волноваться. Телеграмма с тревожным сообщением о болезни Ольги могла ее убить.
Художник Ленк оказался в затруднительном положении, его подозревали в растлении несовершеннолетней девушки и, подвергли предварительному заключению. По случайному стечению обстоятельств он оказался в одной камере с обвиняемым Гау. Обвинение Ленка оказалось необоснованным, во время расследования выяснилось, что художник не виновен и, продержав в камере предварительного заключения четырнадцать дней, его выпустили на свободу. Карл Гау поверил Ленку и рассказал художнику о своих злоключениях. Но когда председатель суда вызвал художника для дачи показаний, тот отказался отвечать, так как пообещал обвиняемому никому не рассказывать об их разговоре. И все же в ходе допроса Ленка стало известно одно обстоятельство, которое еще больше сбило всех с толку.
– Господин свидетель, это правда, что вы написали обер-лейтенанту Молитору письмо, в котором попросили о встрече?
– Да, – ответил Ленк.
– Чем вы мотивировали свою просьбу?
– Написал, что встреча пойдет на пользу всем: и ему, и мне.
– Что вам ответил обер-лейтенант Молитор?
– Не захотел встретиться. Написал, что интересы обвиняемого ему совершенно безразличны.
– Почему вы считали встречу важной?
– Господин Гау уполномочил меня передать одно послание.
– Какое?
– Весьма интимное. Я дал честное слово, что об этом никто не узнает.
– Вам известно, что как свидетель вы должны отвечать и что суд вправе привлечь вас к ответственности.
– Как честный человек, я вынужден смириться с этими обстоятельствами и готов нести ответственность.
В этот драматический момент Гау поднялся со скамьи подсудимых, жестом установил тишину в зале, а затем с пафосом заявил:
– Я желаю дать некоторые объяснения к показаниям свидетеля Ленка, так как не могу допустить, чтобы из-за меня он был наказан. Поэтому хочу объяснить, почему я приехал шестого ноября в Баден-Баден и что там делал. Я приехал для того, чтобы до окончательного отъезда в Америку проститься со свояченицей Ольгой, чтобы последний раз увидеть ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156