Но опять спускаться вниз в гостиную и проводить остаток вечера в бесконечных разговорах на одни и те же темы Насте не хотелось. Она достала из сумки блокнот с записями отца, долго вглядывалась в непонятные значки, более напоминавшие древнюю примитивную письменность. Она уже пыталась вывести какую-то закономерность и расшифровать записки, но у нее так ничего и не получилось. Вздохнув, Настя села за стол, придвинула к себе чистый лист бумаги, обмакнула перо в чернила и принялась копировать эти странные письмена, разбросанные по бумаге в порядке, ведомом теперь только одному дяде Равилю.
Ближе к полуночи в дверь постучалась мать, обеспокоенная тем, что в столь позднее время из-под двери комнаты дочери пробивается свет. Настя едва успела спрятать в стол бумаги, как Ольга Ивановна появилась на пороге.
В неярком свете лампы мать казалась бледной и похудевшей. И Настя с горечью подумала о том, что мама, вероятно, еще больше, чем она, переживает все случившееся.
— Ты почему не спишь? — спросила Ольга Ивановна тихо и закрыла за собой дверь. — Можно я посижу с тобой, девочка?
— Разве надо спрашивать моего разрешения, мама? — произнесла дочь с укоризной и, обняв мать за плечи, подвела ее к креслу.
— Настя, — Ольга Ивановна провела рукой по лицу, словно отвела преграду, мешающую ей как следует разглядеть дочь. — Только что Фаддей рассказал мне, как тяжело твой жених переживает ваш разрыв…
— Ты хотела сказать, мой бывший жених? — произнесла Настя и отвернулась к окну, стремясь показать полнейшее равнодушие к последующему сообщению.
Но Ольга Ивановна на подобный маневр внимания не обратила или сделала вид, что не обратила, и продолжала как ни в чем не бывало:
— Все эти дни и ночи тоже… — она вздохнула, — я пыталась осмыслить его поведение и пришла к выводу, что дурной поступок графа в какой-то степени оправдан…
— Ты оправдываешь ложь? — Настя даже задохнулась от возмущения. — Ты оправдываешь этого жалкого негодяя, который четыре дня водил меня за нос, прикидываясь нищим и несчастным поэтом?
— Насколько я тебя знаю, — произнесла Ольга Ивановна достаточно сухо, — тебе хотелось видеть в нем нищего и несчастного поэта! Жалость, сострадание, а возможно, и другие чувства не позволили тебе не только трезво оценить положение, но и догадаться, кто перед тобой на самом деле! Все было слишком очевидно, но ты не пожелала этого заметить, хотя в наблюдательности тебе не откажешь, когда это касается не тебя! — последние слова были произнесены с явным намеком на недавнее событие в столовой. Настя едва заметно усмехнулась, но матери ответила с неприкрытым негодованием:
— Я больше не желаю о нем говорить! Никогда и ни при каких обстоятельствах! — произнесла она с расстановкой. — Я его ненавижу и никогда не прощу подобную подлость!
— Это твое дело, — Ольга Ивановна на мгновение устало прикрыла глаза, — но завтра нас ждет к себе бабушка Сергея, графиня Ратманова. Фаддей передал мне письмо от нее. И я не посмела отказаться…
— И мне обязательно нужно ехать с тобой?
— Речь ведь пойдет не обо мне!
— Он тоже там будет?
— Нет, Ксения Романовна клятвенно заверяет, что ее внуки не будут присутствовать при разговоре.
— И то слава богу! — Настя перекрестилась. — Надеюсь, ты взяла с Фаддея слово, что он не расскажет Ратмановым, что мы переехали к Глафире Афанасьевне?
Ольга Ивановна развела руками.
— К сожалению, об этом уже известно не только Ратмановым… Иногда мне кажется, что слухи порождают события, а не наоборот! — Она встала с кресла и подошла к дочери. — Почему ты не хочешь рассказать мне, по какой причине ты настояла, чтобы мы немедленно переехали к Глафире? Ратибор все утро уверял меня, что ты не правильно его поняла! Но в чем он пытался тебя убедить?
— Мама, давай поговорим сейчас о более приятных вещах, — брезгливо сморщилась Настя, — а о разговоре с Райковичем я расскажу тебе как-нибудь потом, если не хочешь, чтобы меня сейчас стошнило…
— Он делал тебе непристойные предложения? — Ольга Ивановна приложила ладони к щекам, чтобы унять возникшую внезапно дрожь.
— Мама, успокойся! — Настя ласково погладила ее по руке, прижатой к щеке, и рассмеялась. — Против обыкновения, он был достаточно учтив и пытался облегчить мою незавидную долю тем, что пообещал подобрать мне более подходящего жениха, чем граф Ратманов.
— И ты отказалась?
— Я достаточно вежливо ответила, что не намерена в скором времени выходить замуж, а если и решусь на сей ответственный шаг, то обойдусь без чьих-либо советов и подсказок…
— Да, теперь я понимаю, насколько вежливо это прозвучало, — усмехнулась Ольга Ивановна, — и почему Ратибор был вне себя наутро. Но, вместе с тем, я не услышала от него ни единого бранного слова!
«Он все успел растратить на меня!» — хотела было съехидничать Настя, но сдержалась, иначе пришлось бы все рассказать матери. Но она дала слово Райковичу, что не проговорится об их разговоре в обмен на его пылкие извинения и заверения никогда больше не возвращаться к вопросу о ее замужестве. Тем вечером он догнал Настю у порога ее комнаты и, нервно постукивая тростью по голени и старательно отводя глаза в сторону, попросил вдруг у нее прощения за свою несдержанность, которая вызвана была только одним — беспокойством за ее судьбу.
Настя сердито фыркнула, но извинения приняла при одном условии, что он не будет препятствовать их отъезду… Райкович, стиснув зубы, согласился, но утром все-таки пытался уговорить Ольгу Ивановну отказаться от намерения переехать к Глафире, впрочем, безрезультатно! Настя подозревала, что мама сделала это с несомненным удовольствием, обрадовавшись, что появился повод покинуть опостылевший особняк и его неприятного хозяина…
Мать и дочь долго сидели молча, обнявшись и укрывшись одной шалью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125