— Послушай меня, пожалуйста…
Настя повернулась к ней и, сузив глаза, с необычной для нее яростью крикнула:
— Ты можешь сейчас оставить меня в покое? Ты можешь понять, что мне хочется побыть одной? Скажи, когда наконец все в этом доме освободят меня от своей опеки?!
— Хорошо, хорошо! — Ольга Ивановна попятилась назад от не на шутку разгневанной дочери. — Но ты не позволишь себе ничего, что…
— Я ничего себе не позволю, успокойся! — крикнула дочь и расплакалась. — Но уволь меня, хотя бы до утра, от своих соболезнований и слез.
— Изволь, уволю! — Мать покачала головой и с горечью произнесла:
— До этой минуты я считала, что мы с тобой по-настоящему близкие люди, но, выходит, я ошибалась…
Настя вздохнула, вспоминая о своем неприглядном поведении вчера вечером. Но как ни тяжелы были ей новые объяснения с матерью, отступать было поздно. «Ну, чему бывать, того не миновать!» — подумала девушка и открыла дверь…
Мама лежала в постели с холодным компрессом на голове, а Луша стояла рядом с тазиком в руках и что-то быстро ей говорила. Настя разобрала последние слова горничной: «…обратиться к доктору».
— Мама, что с тобой? — Она бросилась к матери, села на постель и обняла за плечи. Только сейчас она заметила, как сильно изменилась Ольга Ивановна. Румянец на щеках поблек, под глазами легли синие тени, глаза ввалились. — Господи, мама! Что с тобой? Ты заболела? — Она припала головой к ее груди и заплакала. — Прости меня, ради бога, прости! Я совсем не хотела тебя обидеть! Я готова себе язык вырвать за все, что наговорила вчера!
Ольга Ивановна погладила ее по голове, потом обхватила ладонями ее лицо, приподняла и заглянула в опухшие от долгого плача глаза:
— Твой папа любил всегда повторять, помнишь? Перемелется — мука будет! Так и сейчас: все пройдет, все забудется, а жизнь наша продолжается, несмотря ни на что!
Настя всхлипнула, улыбнулась, но тут в их разговор вмешалась Лукерья:
— Барышня, скажите своей маменьке, что ей непременно нужно показаться доктору. Сегодня она опять упала в обморок…
— Опять! — воскликнула Настя и всплеснула руками. — Выходит, ты уже не в первый раз падаешь в обморок, а я об этом ничего не знаю? Ну-ка, голубушка, — повернулась она к горничной, — расскажи мне подробнее, почему ты настаиваешь на визите маменьки к доктору?
— Ваша маменька, барышня, вот уже несколько дней чувствует себя неважно. Ее постоянно тошнит, сегодня вот даже вырвало. Она с трудом встает с постели, и я ее поддерживаю, чтобы она не упала. А вчера и сегодня она падала в обморок, — служанка с виноватой улыбкой посмотрела на Настю, а потом на свою хозяйку. — Она не велела никому об этом говорить, но вы же видите…
— Мама, ничего не говори! — Настя строго посмотрела на попытавшуюся что-то возразить мать. — Сегодня же я приглашу доктора, чтобы он осмотрел тебя и назначил лечение.
— Настя, прекрати! — сказала Ольга Ивановна и убрала с ее лба выбившуюся прядку волос. — Я просто очень устала, переволновалась, вот поэтому атаковала меня мигрень. Все пройдет само собой.
— Ну, хорошо. — Настя с подозрением посмотрела на мать и повторила:
— Хорошо, посмотрим денек, а потом, если тебе не станет лучше, я обязательно, ты слышишь меня, обязательно вызову доктора! И чтобы ты весь день лежала в постели, слышишь! — Дочь сделала свирепое лицо и приказала Лукерье:
— Стой стеной у дверей и не впускай ни Глафиру, ни Дарью! От этих дам и у здорового человека голова кругом пойдет, а у больного тем более!.. — Настя встала и направилась к двери. На пороге остановилась и опять посмотрела на мать. — Завтрак и обед тебе принесут сюда, и больше никаких балов! — И добавила шепотом, переступая через порог:
— Пропади она пропадом, эта светская жизнь!
За завтраком Насте пришлось выдержать новое испытание. Глафира и ее утренние гости, Фаддей и Дарья, вопросами ей не докучали, но смотрели на нее полными вселенской скорби глазами, как будто на безнадежно больную, и словно жить ей осталось дня два, не более…
Дядя Равиль, против ее ожиданий, появился только к вечеру. Оказывается, он задержался по делам в университете и очень огорчился, что не сможет сегодня поговорить с невесткой. Настя уговорила его не беспокоить мать, втайне преследуя другие цели: откровенно и без свидетелей обсудить, насколько вероятно открытие, сделанное отцом два года назад…
Они уединились в кабинете, и Настя, прежде чем начать разговор, проверила, насколько плотно закрыты двери и окна, подозревая, что Глафира не преминет поинтересоваться, что за тайные беседы ведут между собой дядька и его племянница.
Равиль выложил на стол папку с бумагами и достал из нее несколько мелко исписанных листков.
— Как я понимаю, Настя, ты скопировала всего лишь пять страниц из Костиного дневника?
— Да, я больше просто не успела, — повинилась Настя, — мама вошла в комнату, и мне пришлось спрятать дневник.
— Но почему ты ничего ей не рассказала?
— Папа просил меня не делать этого. Наверное, он опасался чего-то. Я не могу поверить, что он не доверял маме…
— Да, я тоже сомневаюсь в этом. Вероятно, в его дальнейших записях есть объяснение, почему Константин приказал держать все в секрете. Но мне непонятно другое обстоятельство. Почему его посланец объявился лишь спустя два года, где он был все это время и как ему удалось найти вас так далеко от Красноярска? Хотя это не так уж и трудно, думаю. Я подозреваю, что Костя догадывался, что ему грозит опасность, и часть документов оставил кому-то из своих рабочих с условием, что он передаст их вам, если с ним что-нибудь случится. Но почему этот человек так долго вас искал, об этом теперь можно только догадываться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125