Санча пела, Лукреция аккомпанировала ей на лютне, а Лойзелла, Франческа и Бернардина устроились на скамеечках у его ног и бросали на него взгляды, в которых светились преданность и восхищение.
Бранить эти прелестные существа? – подумал Александр. Да никогда! Их милые выходки способны только радовать отца.
Этим вечером Санча танцевала с Чезаре. Она прекрасно понимала терзавшие его сожаления и горести, потому что эти чувства знакомы были и ей. Но у нее был другой характер – она не умела долго предаваться неприятным мыслям, и, отбросив их, с головой погружалась в удовольствия. И все же между ними было нечто общее.
Несмотря на все свои уверения в любви и преданности, Папа вовсе не спешил предоставить ей то положение при дворе, к которому она стремилась: она по-прежнему оставалась лишь женой маленького Гоффредо. Того самого, насчет происхождения которого были определенные сомнения. Вот если бы она была женой Чезаре, тогда ее положение было бы совершенно иным…
Но ее чувственная натура позволяла ей забывать обо всем, если она получала сексуальное удовлетворение. Стремление к подобному удовлетворению правило всей ее жизнью. У Чезаре все было по-другому: да, он жаждал чувственных наслаждений, но эти желания отнюдь не затмевали все другие. Его стремление к власти было куда более острым, чем желание женщин.
Она, прекрасно знавшая мужчин, понимала Чезаре, и стремилась заставить его забыть все остальные амбиции, кроме одной: завладеть ею, Санчей. Оба они были людьми в данном вопросе весьма опытными, и опыт обещал им обоим большие наслаждения. Они танцевали и обменивались взглядами, ясно говорившими: «Зачем откладывать? Зачем терпеть еще дольше?»
– Вы именно такой, каким я вас себя представляла, – сказала Санча.
– А вы – такая, какой я надеялся вас увидеть, – ответил он.
– Я все думала, когда нам с вами удастся переговорить друг с другом наедине. И вот это случилось, и, гляньте, все смотрят на нас во все глаза.
– Люди были правы, когда называли вас самой красивой женщиной в мире.
– Люди были правы, когда говорили, что в вас есть нечто пугающее.
– Так вы меня боитесь?
– Ни один мужчина не способен меня испугать, – засмеялась она.
– Неужто все они были к вам добры?
– Да, всегда. С того дня, как я произнесла первое свое слово, все мужчины были добры ко мне.
– И неужели вам не прискучили представители моего пола, если вы знаете их так хорошо?
– Все мужчины чем-то отличаются друг от друга – это я твердо усвоила. Возможно, поэтому я нахожу в каждом из них что-то забавное…
– Не нужна мне никакая армия, – говорил Чезаре. – Мне нужны сыновья… Законнорожденные сыновья. Я мечтаю сбросить кардинальское облачение, я ненавижу его и все, что с ним связано.
Санча села на постели, длинные распущенные волосы прикрывали ее наготу. Синие глаза сверкали. Она хотела отвлечь его от горьких мыслей, заставить снова заниматься любовью. Да неужели горечь, злоба, гнев для него важнее, чем я? – думала она. Что же он за человек, если может, лежа со мною в постели, думать о своих амбициях?
Она взяла его руки в свои и улыбнулась:
– Я не сомневаюсь, что все твои желания, Чезаре Борджа, сбудутся.
– Ты, что, ведьма?
Она медленно кивнула и рассмеялась, поддразнивая его розовым язычком.
– Да, Чезаре Борджа, я – ведьма, и обещаю, что все у тебя будет: и армия, и жена, и законные наследники.
Он поглядел на нее: наконец-то ей удалось привлечь его внимание к себе, пусть даже и этим предсказанием, а не своим телом.
Ее глаза расширились:
– Один из вашей семьи должен принадлежать церкви. И этот человек – малыш Гоффредо. Почему бы не малыш Гоффредо?
Он опустился на колени возле постели, взял ее за плечи и заглянул в синие глаза.
– Да, – сказала она. – Вот и нашелся ответ на все вопросы. Нас разведут, маленький Гоффредо наденет кардинальскую мантию, а Санча и Чезаре сочетаются браком.
– Ради всех святых! – воскликнул Чезаре. – Отличный план!
А затем схватил ее в объятия и расцеловал.
– Надеюсь, господин мой станет любить меня не меньше, когда я стану его законной супругой, – засмеялась она. – Мне говорили, что римляне гораздо больше любят любовниц, которых они себе находят сами, чем жен, на которых их женят.
– Так бывает, но не всегда! – воскликнул он. – Но для начала ты должен сам сказать, что хочешь стать моим мужем…
И она откинулась на подушки. Он навалился на нее.
– Чезаре, – прошептала она голосом, полным блаженства, – в тебе сила десятерых мужчин.
Лукреция попросила у отца аудиенции. Александр с беспокойством разглядывал дочь: она побледнела и казалась очень несчастной.
– Что случилось, дорогая моя? – спросил он.
Она опустила взгляд. Она ненавидела лгать ему, но не могла заставить себя сказать правду.
– Я плохо себя чувствую, отец… В воздухе Рима чума, и, мне кажется, ее дуновение задело и меня. Вот уже несколько дней я чувствую лихорадку.
Его прохладная, унизанная кольцами рука легла на ее лоб.
– Моя бесценная! – пробормотал он.
– Я прошу вашего прощения за то, что собираюсь попросить у вас нечто, что вы отнюдь не желали бы мне даровать… Мне необходима перемена климата, и я бы хотела ненадолго съездить в Пезаро.
Воцарилось молчание.
Ее муж должен сейчас быть в Пезаро, думал Папа, а брак дочери нравился ему все меньше и меньше. Но Лукреция выглядела такой печальной, и ему бы хотелось доставить ей немного радости…
Она упорно смотрела вниз, на красную бархатную подушечку, на которой покоились ее колени.
Она чувствовала себя ужасно, словно маленькая девочка, неспособная разобраться в своих мыслях и ощущениях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97