Хотя они повторяются пять с половиной раз в году вот уже много Ц для ме
ня Ц лет. С половиной Ц потому, что между двумя (а их должно было бы быть ше
сть) очень малый промежуток времени, считанные недели, и они сливаются.
Каждая такая веха удивляет меня, что я все еще жив, а она наступила. И кажда
я несет в себе какой-то свой привкус, ассоциируется по-своему. У мартовск
ого дождя привкус горького «Беломора», даже если я и стану курить «Кэмел
» или «Балтию». «Беломор», неторопливая ходьба в мокрых ботинках и первы
й дождь, который почему-то ласкает лицо, хотя он еще холоден.
Первая гроза Ц это неудержимый бег, запрокинутое лицо к изрыгающему шкв
альные водяные потоки и молнии небу, вопли во всю глотку и радостно-бессм
ысленный смех. И Ц аромат свежей листвы.
Конец белых ночей. Время сумрака. И руки сами собой просятся к гитаре, к те
тради, к стилу. Задумчивое блуждание темными переулками, частые остановк
и. Созерцания Ц внутреннее, внешнее.
Новая веха Ц середина листопада. Моя весна. Она носит привкус любви, прив
кус поцелуя. Даже тогда, когда любовь истерлась, как старая монета, потеря
в ценность, привкус остался, озвученный шорохом падающих листьев, неслыш
имым плачем умирающей травы.
С этой вехой сливается еще одна Ц я называю ее «Время Полегших Трав». Ког
да листья опали, а трава умерла и прихвачена первыми ночными заморозками
. Воздух чист и прозрачен, и звенит, как стеклянная флейта. Звуки негромких
голосов разносятся далеко. И мир кажется безграничным Ц обзор не перек
рывают стаи деревьев и стада трав. У этого времени вкус никотинового абс
тинента, прерываемого нечастыми вдумчивыми затяжками вкусных и крепки
х сигарет. Время раздумий и подведения итогов. Время, подобное тем часам, к
огда солнце еще не взошло над Фудзи и остается промежуток для осмысления
прожитой жизни перед свершением сэппуку.
И, наконец, Ц снегопад в начале зимы. Тонкий еще снежок поскрипывает под
ногами, безветрие и крупные хлопья белой ваты кружатся в синем свете фон
арей. Именно в синем Ц в эти часы мой глаз не выносит вульгарно-оранжевог
о уличного освещения. Привкус терпкого и крепкого вина, и неторопливый п
риятный разговор. В эти часы приятно чуть заглянуть вперед, сладко предв
кушая новые радости и загадывая дожить до следующей вехи. И в то же время
Ц это часы грусти, ностальгии, легкое сожаление о том, что уже кануло в ве
чность и никогда более в этом мире не повторится.
Потом… Потом может надоесть все. Достать позднемартовские и апрельские
дожди, заколебать июньские грозы, остоебенить снегопады. Но вехи остаютс
я и радуют тем, что дожил. Что не скопытился на полдороге от белых ночей до
листопада, от снегопада Ц до мартовского дождя.
Границы миров разбежались, как круги от брошенного в спокойный пруд камн
я, и сомкнулись, как вода над ним. И я знаю, что мне предстоит немало прошага
ть, стирая их, разрывая, перешагивая. Может быть, где-то я упаду мертвым, так
и не сделав то, чего задумывал. Я еще надеюсь увидеть снегопад, пройти под
ним.
А пока Ц здравствуй, мартовский дождь, спасибо, что ты дождался меня.

3. ПЕРЕКРЕСТОК


Чужая память .



Улица Калнциема, Рига. Латвия
. Среда, 10.02.93 г. 1:25 (время местное)

После долгой оттепели наконец-то второй день шел снег. Если вчера днем он
превращался в омерзительную кашу на сырой земле, то ночью подморозило, и
снег не таял, ложился на газоны и тротуары белым пушистым покрывалом, при
крывая грязь, так характерную для прибалтийской зимы. К вечеру снега нап
адало уже выше, чем по щиколотку, и так приятно было брести в этих маленьки
х сугробах, разбрасывать снег ногой на ходу. А снег все падал и падал, укры
вая город.
Но в уютном и теплом доме, за окнами которого невесомо кружились в синева
том свете фонарей крупные пушистые хлопья, поселилась тоска. Марта, прид
я после школы и приготовив уроки, старалась убежать к подружкам на как мо
жно более долгое время, Мирдза, вернувшись с работы, бездумно-автоматиче
ски делала работы по хозяйству, а потом садилась перед телевизором и, уст
авившись в экран невидящим взглядом, одну за другой курила сигареты. Бра
ла книгу, но, читая, не могла потом вспомнить Ц ни что это была за книга, ни
автора, ни содержания прочитанного.
С Мартой, возвращавшейся обычно часам к девяти вечера, она разговаривала
рассеянно, кивала в ответ, явно не слыша, что же ей говорят. И Марта, чуть об
иженная, уходила спать. Но и ей было тоскливо. Тоскливо и страшно. Уехал то
т, кто, прожив бок о бок почти полгода, сумел снова вселить в девочку увере
нность и жизнерадостность, чье одно только присутствие отгоняло ночные
кошмары. А теперь они вернулись вновь Ц зловонный и темный закуток в под
вале, лица людей, относящихся к ней, как к вещи, и леденящий страх. Каждую но
чь девочка просыпалась с криком и долго потом не могла уснуть, со страхом
глядя в темноту за окном. Она снова спала при свете, от чего уже отвыкла па
ру месяцев назад. Конечно, приходил дядя Витя, друг Вадима, врач, но и он не м
ог вернуть былое спокойствие.
А в другой комнате так же долго не могла уснуть Мирдза. Она никогда не могл
а бы подумать, что ее тоска по любимому человеку будет столь сильной. Иног
да, конечно, ее охватывала злость на ушедшего не попрощавшись, не сказавш
его ни слова, Вадима, но эта злость бывала всегда непродолжительной. Чаще
она злилась на себя, за эту тоску и апатию. Пара скоротечно завязанных ею п
осле нового года романов (когда стало ясно, что Вадим не вернется), так же с
коротечно и прервались, став всего лишь двумя встречами-однодневками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136