кроме нас двоих в нем дядя Ваня, Мишка, Вася, Назар и еше только что оформившийся парень,— семеро. В ночную смену ребята уложили первые кубы бетона: барахлила бетономешалка, и они больше налаживали ее, чем работали. Уставшие, с серыми от бессонной ночи лицами, они не торопятся уходить. Даже Борис, звеньевой, долго объясняет Юре Большому:
— Вот тут концевые выключатели барахлят. В случае чего отведешь маленько, и порядок.— Он показывает, как надо отводить.— Машины с гравием загоняй так, чтобы прямо на настил ссыпали: способней лопатой брать... Гравий — одно название, а вообще-то обычный камешник горный. Во какие чушки попадаются,— он кивает на груду валунов, из которых меньший весит, наверно, с пуд. — Это все мы отбирали, руками... Ну ладно, привет! Надо мне еще дровишек собрать...
Борис, единственный на всей ДЭС, уже начал заготавливать на зиму дрова: каждый день он увозит отсюда по два мешка щепок, обрезков, а то и досок, еще пригодных для дела. Запасливый человек.
Другие ребята еще более дотошно передают смену остальным в нашем звене и не уходят, пока мы не начинаем работать. Новенький стоит чуть в стороне, облокотившись грудью на черенок лопаты. Руки у парня небольшие, но жилистые, с ясно обозначенными суставами. Он невысок, но плотен в плечах, лицо его, широкоскулое, с чуть раскосыми глазами, было бы обычным, если бы не шрам на лбу и выражение какой-то сосредоточенной решимости. Парень не спешит лезть в знакомство, стоит молча, но в этом молчании нет ни робости перед незнакомыми парнями, ни той скованности, которая так присуща человеку, впервые попавшему в новый коллектив.
— Тебя как звать? — спрашивает Юра Большой (он считает, что по роду занимаемой должности разговор должен начинать несомненно он).
— Да как хочешь,— парень улыбается.— По паспорту: Абдулвахид. А вообще-то все меня Володей зовут.— Говорит он чисто, без акцента.
— С какой стройки сюда?
— Из Иркутской области.
— Вон дружок мой, Юрка, тоже там работал. Может, встречались?
Володя опять улыбается, горько.
— Вряд ли,— и мельком бросает взгляд на Юру Маленького,— вряд ли нам с ним приходилось встречаться: я в заключении был.
— Та-ак,— тянет Юра, не зная, как продолжить разговор.
Володя не смущается ни капли: он, видимо, уже привык к удивлению новых знакомых, поэтому, должно быть, предпочитает выложить все сразу.
— Я там пятнадцать лет отсидел и вот только вышел.— Он говорит это с каким-то усталым спокойствием.— Вряд ли мы могли встречаться... Ты, что ли, звеньевой?
— Да. Меня тоже Юркой звать.
Парень оценивающе оглядывает его и заключает:
— Добре...
Работа бетонщиков трудная даже тогда, когда к месту укладки приходит готовый бетон. Нам нужно делать его самим.Быстро, потому что не в характере рабочего человека делать что-либо медленно, лопата за лопатой, носилки за носилками, накладываем в приемник бетономешалки гравий и цемент. Быстро, насколько позволяет скорость подъемника, засыпаем смесь в барабан и, пока в нем масса воды, гравия и цемента превращается в бетон, успеваем насыпать в приемник новую порцию. И весь ритм работы построен так, чтобы приемник этот не пустовал ни мгновения. И так без конца, перед глазами гладкие валуны, которые
мы отбрасываем в стороны, отшлифованные до зеркальной чистоты штыки лопат, струйкая масса цемента. Пот падает вниз на камни и лежит темными рябинками на них, не успевая высыхать на палящем солнце.
Тяжело? Да! Нестерпимо тянет тебя к земле и хочется — ну хоть на минуту! — опереться на черенок лопаты, от которого полыхают ладони. Но это только тогда, когда дашь волю чувству слабости, когда выключишься из ритма. Но вдруг — взгляд мельком, из-под бровей на товарища, который, не разгибаясь, кидает и кидает лопатой говорливый тяжелый камешник, и соль, словно мохнатый иней, выступает на его рубахе,— и ты снова стараешься уловить- такт этой необыкновенно духоподъемной, азартной, мужественной музыки труда, и опять мелькает-мелькает лопата в твоих руках, и пот бисером скатывается с груди, шеи на рябой валунник под ногами, капли его блестят, словно утренняя роса.
И все это — по какому-то молчаливому сговору. Никто не спорит, не протестует. Молчим. Только иногда сорвется с губ безобидная шутка, да Юра Большой, прежде чем сбросить бетон из мешалки на желоб, крикнет работающим в котловане:
— Эгей, берегись!..
И те, кто утрамбовывают бетон внизу, отбегают из-под желоба; бетон с тяжелым чавкающим звуком падает в котлован. Там работать еще тяжелей. С утра в тени было тридцать четыре, к полудню ртуть подтягивается до сорока, но какая температура в котловане, где солнцепек и нет ни малейшего движения воздуха, никто не знает. Там надо ходить-ходить кру-
гами, с трудом вытягивая резиновые сапоги из бетона, и «лопатить-лопатить» его тяжеленными трамбовками. Был бы электровибратор, и не так изнурителен стал бы труд этот. Но такового нет на всей стройке (правда, ходят слухи, что есть... один, но он неисправен, а починить почему-то его не могут).
В котловане подолгу выдерживают лишь Назар да Володя, новенький, их чуть не силком приходится выгонять оттуда,— остальные меняются быстро. Так мы работаем без перерыва целый час. Сделали уже вполовину столько, сколько предыдущее звено за всю смену.
— Хватит,— просит Мишка, стараясь поймать чей-нибудь взгляд.— Слышите, черти! Хватит!
«Князь» устал, лицо его осунулось, из-под мятой соломенной шляпы выбилось несколько мокрых прядок волос. Мишка держит лопату на весу, готовый по первому нашему знаку швырнуть ее на землю. Но мы молчим, продолжая работать. И все понимают:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31