— Юрий Николаевич, скажите честно, прав был начальник милиции? — спросил кто-то из «делегатов», теперь наблюдавших за порядком.
— Как вам сказать? Тут вопрос...
И в это время его перебил незнакомый нам высокий светловолосый парень:
— Конечно, прав! — Его тонкие губы дрогнули в усмешке.— На каждой стройке вначале всегда так: попадает всякая шобла, шушера, сливки снимать! Того и гляди на нож попадешь...
— Неправда! — Юрий Николаевич произнес это слово с несвойственной ему резкостью.— Неправда! Наверно, я по стройкам ездил не меньше, чем вы, и я вам точно скажу: сейчас совсем другое дело. Люди стали намного лучше, красивее, честнее! Не за сливками они едут. Возьмите хоть такой факт: чуть ли не половина рабочих у нас сейчас семейные, и они ножами пыряться не будут. Такие, как правило, оседают до конца строительства... А молодежь? Совсем ведь другая молодежь стала! Да вот вы-то сами откуда?
— Электрик, из Риги,— парень смутился.
— За сливками приехали?
— Что вы! Я после училища, направили сюда.
— Вот видите: и уехали из Риги в Нурек, а ведь в Риге электрику работа всегда есть. Должно быть, неплохой человек вы. А зачем же на других собак вешаете?
Все кругом рассмеялись. Парень отошел в сторону. Наш Андрюха-сварщик (он тоже здесь) ворчит ему вслед:
— Видать, зеленый еще, вот и рассуждает... Эх, попал бы он к нам, на Волгоградскую! Какие у нас бригады были! И вот разлетелись все, кто куда! Почему так, Юрий Николаевич? Почему нам нельзя всем вместе с одной стройки на другую переезжать? Планово! Ведь мы бы и работали тогда совсем иначе и порядки бы сразу завели куда как лучше!
Юрий Николаевич вздохнул.
— Это вопрос сложный, Андрей. О нем все гидростроители уж который год толкуют, да никак с места не сдвинут... Как-нибудь я непременно выберу время и всем вам попробую рассказать об организации наших строек, хорошо? А сейчас танцевать надо.
Он и правда прошел несколько кругов в вальсе с какой-то девушкой.Но больше танцевать ему не дали: узнав, что он здесь, в столовой, к нему идут и идут все новые люди, подолгу не засиживаются рядом (не в правилах рабочего человека слишком уж докучать начальству), спросят самое важное для себя и отходят, уступая место другим. Вопросы задают самые разные: когда в Лангаре свою почту откроют, почему мал еще фронт работ, когда придут сюда новые автомашины, бульдозеры, почему коменданта в поселке никогда на месте не застанешь, когда детский сад в строй пустят, где достать постельное белье, скоро ли дадут квартиру, утвержден или нет еще проект гидростанции?.. И глядя па эту постоянно меняющуюся группу людей вокруг Чайковского, мы невольно вспоминаем недавнее
профсоюзное собрание, вспоминаем, как спорили рабочие: кто у нас на стройке парторгом, вспоминаем рассказ Артема о том, как секретарь комитета комсомола Хамид Хамидов предложил нашей бригаде бороться за звание коммунистической... Кстати, он тоже здесь, Хамид Хамидов, стоит в одиночестве, в уголке, мимо него проходят танцующие пары, а он скучающе смотрит на них. Почему сейчас люди идут не к нему, а к Чайковскому? Даже молодые. Ведь ему-то по долгу работы своей и отвечать на большинство их вопросов. Почему...
Много их накопилось, этих «почему»! Чтобы выяснить их для себя, в один из последних дней перед отъездом со стройки мы и решили сходить к парторгу Акрамову, сходить уже не бетонщиками, а журналистами.
Но чтобы передать этот разговор, нам придется несколько нарушить хронологию повествования.
— Разрешите?
Мы входим в прохладную комнату. Окно с решеткой заглушено тяжелыми портьерами. У окна стол, массивный, на нем множество канцелярских принадлежностей. Другой, длинный, перпендикулярно приставленный к первому, покрыт красным сукном. На тумбочке мощный радиоприемник. Комнату наполняют чуть приглушенные регулятором высокие звуки восточной музыки.
За столом в кресле — Акрамов. Он сидит недвижно, такой же массивный, как и его стол, слушает какого-то человека, внешне напоминающего не то снабженца, не то мастера. На нас Акрамов даже не взглянул, на вопрос не ответил. Мы остановились в дверях.
— Но когда же это все решится? — спросил незнакомый нам человек.
— А ты обожди, никогда не надо спешить.— Акрамов помолчал.—Представляешь, какой может подняться сейчас скандал!.. Да-а... Подожди. И как только можно будет, я тебе сам скажу. Договорились? — И, уже не глядя на собеседника, спросил у нас: — Вам что?
Мы подождали, пока незнакомец выйдет.
— Мы двое журналистов из Москвы, некоторое время работали здесь у вас бетонщиками,— начал Юра Маленький.
Акрамов вдруг перебил его:
— Не знаю! — Мясистое красное лицо его было бесстрастно, глаза смотрели в стол.
— Так вот я и рассказываю: работали на ДЭС...
— Не знаю! — Он говорил с акцентом, резко.
— Так мы и пришли познакомиться!
— Не знаю.
Недоумевающе переглянувшись, мы протянули ему свои служебные удостоверения.
— Дурак, восточный этикет соблюдать надо,— шепнул товарищу Юра Большой.
Акрамов долго, немыслимо долго разглядывал наши бумаги, сперва с одной стороны, потом с другой, даже подставил командировки под случайный луч солнца, пробившийся сквозь портьеры, пытаясь про-верить подлинность печатей.
А почему печать о выбытии стоит, а подписи И цаты рядом с ней никакой нет? — хмурясь, спросил он,
Все это начинало походить на фарс. Такой порядок в редакции: просто ставят печать, а дату выбытия видно по билету на проезд. Да и в приказе она всегда указана... Понимаете, мы потому решили сразу не представляться вам, что...
— А кто подписал командировки? — Акрамов до сих пор ни разу не поднял на нас взгляд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31