-- спросил Хозяин. -- Если тема ада склоняет тебя неисповедимо к
юриспруденции, вспомни хотя бы о презумпции невиновности:
говорит, что пребывает, так, стало быть, и вправду в скорбях.
-- А если врет? -- спросила я.
-- Бог -- Тот, Кто знает всю правду, -- сказал Эммери, --
остальные видят только часть ее, поэтому врут все, Лена,
исключений нет.
-- Вольно или невольно, -- сказал Сандро.
-- Будучи девушкой кристально честной и глубоко искренней, --
сказал Камедиаров, улыбаясь, -- а также натурой глубоко
чувствующей и весьма последовательной, Лена, видимо,
сверхчувствительна ко лжи и называет этим словом всякую
неточность выражений и словесных фигур. А заодно и то, чего
просто не понимает.
Продолжая улыбаться и глядя на меня, он налил себе коньяка и не
спеша пригубил.
Собирался ли он выполнить свою угрозу теперь, когда унесенные
домой письма находились на прежнем месте, и, стало быть, никаких
доказательств моих подвигов у него не было?
-- А вот я не понял, -- быстро сказал Шиншилла, -- страшен ли
был Гансов ход в ад, или так, серединка на половинку, умеренные
ужасы? Кто-нибудь почувствовал страх? Для вас самого, Сандро,
было ли там что-нибудь пугающее?
-- У кого какое воображение, -- отвечал Сандро, -- меня лично
пугает картина перевернувшегося мира: обычно наверху у нас небо,
воздух, облака, звезда Зуххаль, а внизу твердь, паркет,
булыжник; а там, напротив, под ногами провал с лавою, огнем и
пропащими душами, а над головой каменные своды.
-- Подумаешь, каменные своды, -- сказал Камедиаров, -- и в
каземате каменные своды, и в тюрьме, и в подземелье. Человек
подымает глаза, отчаявшись, к небу, а видит свод из глыб
гранитных, и то в лучшем случае.
-- Что же в худшем? -- спросил Николай Николаевич.
-- В худшем -- грязный отсыревший потолок, беленый, плоский.
День. Неделю. Десять лет.
Я зажмурилась, представив нары, Шиншиллу, уголовников, Хозяина в
ватнике, промерзшие бараки, будь оно все проклято. Камедиаров
вертел в длинных пальцах рюмку коньяку, Леснин развалился в
уютном старом кресле, я не принимала его на работу, не
устанавливала время и место действия, ярость затапливала меня,
поднимаясь к вискам, закладывая уши, бессмысленная, бессильная
ярость, срывающая тормоза, не дающая времени рассудить,
досчитать до ста, сдержаться.
-- Будучи девушкой кристально честной и глубоко искренней, --
сказала я, -- не могу не отметить то наслаждение, с которым
Камедиаров поминает тюрьму. Предвкушая отправить в таковую хотя
бы двоих из присутствующих. Причем с помощью знаменитого нашего
беллетриста Леснина.
-- Лена! -- воскликнул Сандро.
-- Являясь по совместительству натурой глубоко чувствующей, --
продолжила я, -- не скрою, что с Камедиарова, в конечном итоге,
взятки гладки, поскольку он из нелюдей, тварь из другого
измерения, ряженая в человеческое тело, у него свои дела, ему
наши сантименты -- грязь одна и глупость, мы для него никто, да
ведь и он для нас ничто, какие претензии! А уж Леснина-то не
откажу себе в удовольствии всем присутствующим представить,
правда, по недостатку информации чина не знаю, вы кем в своей
чрезвычайке-то состоите, писатель? До полковника дослужились или
до генерала? У вас, чай, и оружие именное, маузер, из которого
кокетливо обещались вы кого-то из нас двоих с Шиншиллой
пристрелить; а мандат на битье лежачего ногами в вашей конторе
вместе с оружием выдают или на такие пустяки и разрешения не
требуется, только ботинки, в носках-то ногу ушибешь о чей-нибудь
мосол, да это в лучшем случае, перестараешься -- можешь и
пальчик сломать. Боли-то вы ведь ой как боитесь, литератор,
ручкой когда об стенку трахнули, аж позеленели.
-- Лена... -- сказал Шиншилла.
-- Да, чуть не забыла, вы выполнить обещанное Шиншилле
собираетесь всерьез или так, языком мололи от избыточного
словарного запаса? Вы ему обещали закатать его в тюрьму к
уголовным гомосекам на роль всеобщей жены, -- вместо того, чтобы
его искалечить, от широты души, надо думать.
-- Может, вы заодно поведаете, за что дано было обещание? --
холодно спросил Камедиаров.
-- Всенепременнейше. Обещание было дано за отказ передать
Леснину пачку старых писем, принадлежащих другому лицу.
-- Уточните, какому лицу. Еще уточните, как оказались письма у
Шиншиллы, -- сказал Камедиаров.
-- Будучи натурой весьма последовательной, -- сказала я, --
уточню. Наш нездешний гость намекает на свое недавнее намерение
поведать вам, Хозяин, что я на самом деле собой представляю.
-- Остановись, Ленхен, -- сказал Хозяин.
-- Чуть позже, -- сказала я. -- Ему кажется, что мой моральный
облик имеет для вас какое-то значение. Он надеется, что вы
расстроитесь и даже потрясены будете, узнав, что я наглая
врунья, а тут как раз к случаю на вас, совершенно несообразно с
моей наглостью, сослуживцы донос накатают, и Леснин перед
начальством в своем департаменте расстарается, и закончатся наши
светские ночныя посиделки в связи с вашим внезапным отъездом в
лагеря на отсидку.
-- Да написан уже донос, написан, -- сказал Хозяин, -- давно
гостей жду, когда вы расходитесь, сплю, не раздеваясь, не хочу,
чтобы в подштанниках застали. Так что нет смысла все это
обсуждать.
-- Я и не обсуждаю, -- сказала я, -- а только проявляю
сверхчувствительность ко лжи, потому что в последние дни врала
слишком много. Я действительно знаю все о каждом из
присутствующих. Знаю, что вы липовый ученый, Николай Николаевич,
и не такие уж у вас чистые руки. Знаю, что у Шиншиллы нет
никакого покровителя и он только разыгрывает гомика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32