– Который час? – поинтересовался он.
– Скоро полдень. Хочешь торонхинового сока? – Девчонка говорила неправильно, коверкая слова и глотая окончания так, как умеют делать только жители Эль-Параисо. «Торонха» на местном диалекте обозначает грейпфрут.
– Да! Долей рому треть стакана и добавь сахара две ложки, можно даже три… – Луис уже распоряжался.
– За полстакана рома Панчо отвинтит голову и тебе, и мне! – весело возразила девушка.
– А-а-а! Ты все-таки проснулся, дармоед ты этакий! – Хриплый шепелявый бас сотряс напоенный деревенским запахом свиней влажный воздух. – Я так и думал: стрельну разок – и он проснется! А что тут говорят насчет рома? – В окно просунулась голова Панчо. У него было коричневое, изрезанное морщинами лицо, обрамленное желтовато-серыми кудряшками. Голову украшала черная шляпа, блестевшая так, словно она была из пластмассы. Старик оставался на улице, но казалось, что его голова заполнила собой комнату. – Неужели эта сопливая потаскушка предлагает тебе мой ром? Знай, рома в этом доме всегда не хватает, поэтому ром здесь пью только я! Я! – Луис увидел смеющиеся глаза девушки. «Может быть, этот полоумный Панчо делит все человечество на потаскушек и дармоедов», – предположил Луис и раздумал обижаться. Действительно неприятно было то, что Панчо не дает рома. Луису казалось, что ром мог бы улучшить его тягостное состояние.
– Забирал бы ты свою коляску и катился отсюда! Ей-богу, мои свиньи ее скоро съедят! – Панчо просунул в комнату огромную, похожую на узловатую корягу ладонь и жестикулировал ею. – Твои дружки за ночь съели у меня двух поросят, а мои хрюшки съедят твою «сакапунту»!
Машина Луиса, крохотный «фиат» аргентинского производства, собственный вес которого едва ли превышал половину тонны, на языке Эль-Параисо называлась «сакапунта» – то есть точилка для карандашей.
Луис слегка отодвинул стоявшую в дверном проеме девушку и вышел во двор. Судя по беспощадно обжигающему солнцу и по белесой пелене, окутывавшей горы на горизонте, приближалось самое жаркое время дня, когда, несмотря на февраль, жители Эль-Параисо предпочитают не выходить на улицу.
Панчо стоял у стены дома, поблескивая шляпой, в руках у него было ружье. В комнате Луису показалось, что он должен быть гигантом, но большими у Панчо были только голова и руки.
– Послушай, дедушка! Ты ведь здоровый, как конь! Давай перевернем «сакапунту», и тогда я поеду. Рома ты мне не даешь, поросят твоих всех съели! Делить нам нечего… – У Луиса вдруг начал заплетаться язык.
Лесть произвела впечатление. Панчо поднял коряжистые руки и воинственно затряс ими. Потом отбросил в сторону ружье, подскочил к Луису, стиснул его ладонь и заорал:
– Да-а-а! Черт побери, дармоед ты этакий! Мне скоро семьдесят пять, но я любого за пояс заткну! А девчонки! Ты знаешь, как меня любят девчонки! Старый конь лучше всех знает, как нужно пахать! Ты меня понимаешь? Давай перевернем твою тележку!
Луис и Панчо навалились на машину, и девушка, которую, как выяснилось, звали Ивис, присоединилась к ним. После непродолжительной возни «сакапунта» обрела четыре точки опоры. Машина имела вид жалкий и отвратный. Ее оранжевый кузов был безобразно изгажен.
Обливаясь потом, Луис залез в салон и попал в ад. Казалось, что на приборной панели можно приготовить обед. Тем не менее «сакапунта» завелась, и включенный вентилятор с жужжанием погнал в лицо Луису струю мокрого вонючего воздуха.
Панчо не без труда втиснул блестящую пластмассовую голову в окошко машины и, дыша на Луиса варварской смесью табачных, спиртных и стариковских запахов, заорал:
– Ну, будь здоров! Твои дружки мне заплатили, но скажи им, чтобы они в другой раз вели себя потише. Они мне всю деревню на ноги подняли! Визжали, как сумасшедшие!
– Хорошо, я передам! А когда они уехали? Видишь, дедушка, я вчера набрался и слабо помню, что мы такое натворили.
– Они убрались на рассвете, дармоеды этакие! Думают, что если они платят, то могут делать все, что хотят! – Старик размахивал руками перед носом Луиса, которому заливал глаза пот. Он жестом показал на свое мокрое лицо и тронулся с места.
Накатанная грунтовая дорога метров через триста вывела на шоссе, и Луис понял, где он находится. Шоссе было ответвлением национальной автострады Эль-Параисо, соединявшей столицу с остальными районами страны. Луису не раз случалось проезжать здесь.
У выезда на шоссе огромный плакат, на котором был нарисован медведь в очках, с рулем в лапах и назидательно-меланхоличной мордой, предупреждал: «Соблюдай правила движения – или ты будешь иметь дело со мной!» Очевидно, морда медведя не внушала счастливому народу Эль-Параисо должного уважения или страха. Правила движения в Эль-Параисо не соблюдал никто.
Выехав на шоссе, Луис бросил взгляд на дом. Из-за зарослей кактусов и бананов выглядывала часть буровато-серой стены. Ближе к дороге находились загоны для свиней из колючей проволоки. Ни старика, ни Ивис он не увидел. Луис разогнал машину и, когда двигатель «сакапунты» натужно завыл, намекая, что достигнут предел его скромной мощности, он с наслаждением высунул из окна горячее лицо и подставил его встречному ветру…


* * *

Место, где жил Луис, можно с некоторой натяжкой назвать городом, но в Эль-Параисо мало кто знает официальное название этого административного центра с постоянным населением около трех тысяч человек. За этим уголком, богом и людьми созданным для счастья и наслаждений, закрепилось забавное название Ринкон Де Лос Пласерес Иносентес1, или просто Ринкон Иносенте – невинный уголок – узкий полуостров, на несколько километров врезавшийся в океан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112