Так со многими старыми книгами. Самые лучшие обычно слишком трудны для чтения, но я люблю иметь их при себе, порой брать в руки. На счастье. Знаешь, что такое талисман? Книга тоже может быть талисманом, ты уж мне поверь. Читать ее не обязательно. Просто талисман.
Еще он сказал мне, что не все книги имеют одинаковую ценность.
– Вот это все – полезные книги, – сказал он, озирая свою каюту. – По мне, книга не заслуживает читателя, если в ней нет практически полезных сведений. Ты какие книги любишь, Эндрю?
Я признался, что предпочитаю романы. Гарри покачал головой и насупился.
– По правде сказать, чересчур много людей живут так, словно они – персонажи романа. И поверить не могут, когда сюжет оборачивается против них. Когда станешь постарше, поймешь, о чем я, Эндрю. Всякая женщина думает, будто она – героиня «Красавицы и чудовища». Конечно, мужчинам это на руку. Что бы мужчина ни сделал, она все-таки не поверит, что ее Чудовище – всего-навсего чудовище и уж никак не принц.
Он снова взял в руки Моролога.
– Опять же, и на другие книги, не романы, тоже не во всем можно положиться. Тот же Моролог – он мне малость подозрителен. По-моему, он искал в мире сплошное волшебство. Верил в такую штуку – Вечный Круговорот. То есть люди, мол, живут не одну жизнь, а снова, и снова, и снова. Всякий бы рад в такое поверить, а?
Я охотно согласился.
– Хотя, должен признать, и у него не все так гладко, – продолжал Гарри. – Существует-де Второе Я, твой двойник. В Вечном Круговороте у каждого человека есть двойник. И в одной из этих многочисленных жизней своего двойника можно повстречать.
– И тогда что? – спросил я.
– В подробностях я не вполне разобрался, – ответил Гарри, – но, если верить Морологу, хуже этого ничего быть не может. Вы вроде как взаимно исключаете друг друга, и на этом Вечный Круговорот для вас заканчивается. – Он рассмеялся. – Так что гляди в оба, Эндрю! Держись подальше от Второго Я!
Как-то днем после ланча я сидел у Гарри в каюте, дожидаясь, пока он закончит работу на камбузе. Я рылся в его книгах, подыскивая что-нибудь интересное. Посреди груды прямо под иллюминатором я обнаружил старый том в грязном кожаном переплете. На корешке я разобрал слова «труба» и «чудовищный». Они меня привлекли, я раскрыл книгу и прочел длиннющее название целиком:
Первая труба к бою против чудовищного строя женщин.
Гарри Грин вернулся как раз в тот момент, когда я разглядывал первую страницу, и я поспешно уронил книгу обратно в кучу. Следовало бы спросить Генри, о чем она, но я не решился. Очень уж страшным показалось мне это название.
Я вполне приспособился к движению «Камнока» и качке, познакомился со всеми потайными уголками корабля: с машинным отделением, где стоял такой плотный шум, что казалось, его можно потрогать руками; с вонючим собором главного трюма; с кубриком, где матросы часто играли в домино. Все они казались мне весьма пожилыми людьми.
– Почему они все такие старые? – спросил я Гарри как-то вечером после обеда, когда мы стояли у лееров, глядя на темную воду. Как ни странно, его я стариком не считал, хотя со своими длинными седыми волосами и бородой он выглядел не моложе прочих. На самом деле ему было лет за сорок, но с точки зрения мальчишки, каким был я, это преклонный возраст.
Иногда Генри втягивал носом морской бриз – я решил, что это моряцкая привычка. Вот и сейчас, прежде чем ответить, он принюхался к ветру.
– Они же не всегда были такими. Весла господни! Нет, нисколечки. – Смех его звучал укоризненно. – Тогда требовались молодые и сильные ребята. Ты только представь себе: карабкаешься по реям в шторм у мыса Горн, а рядом с тобой – старикан с негнущимися коленками! – Он покачал головой. – Но теперь не стало мачт, и карабкаться некуда, а всю тяжелую работу делают лебедки. – Лебедки стояли у каждого люка, и в сумраке смахивали на виселицы. – Моряки теперь – такие же рабочие, как все. Служат свой срок и ждут пенсии. Большинство моих товарищей ждут не дождутся отставки. Они море ненавидят.
Как странно, подумал я.
– Почему они ненавидят море?
– Ну, знаешь, – сказал Гарри, – я думаю, это потому, что каждый порт, куда бы мы ни зашли, напоминает им о днях юности. О тех временах, когда они проделывали все те глупости, какие обычно творят моряки. А теперь их тела на это уже неспособны. – Он снова рассмеялся. – Конечно, кое-кто из них так и родился стариком, а теперь и тело их догнало.
Он говорил так, словно презирал таких людей. Я молчал, опасаясь, как бы и меня Гарри не причислил к преждевременным старикам.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
«Амнок» плыл все дальше и дальше на юг. не беса все еще скрывались за тучами, но воздух стал неприятно жарким и влажным, что для меня было в новинку. Однажды – мы плыли в двухстах милях от побережья Африки – ветер занес на корабль сладковатый запах гниения. «Джунгли», – сказал кто-то из экипажа. Утром появилась стайка дельфинов и примерно час плыла рядом с нами.
Запах берега выманил на палубу второго пассажира, старуху. Вечером, перед наступлением темноты, пока я стоял у лееров, дожидаясь Гарри, она вышла наверх и остановилась всего в ярде от меня, глядя в сторону далеких джунглей. После первого вечера на борту я ни разу не видел эту женщину – все блюда относили ей в каюту.
На этот раз она оделась не в длинное платье, а в синий мужской костюм в полоску, с застарелыми пятнами от пота под мышками, и водрузила на голову серую фетровую шляпу. Какая же она худая, подумал я: вытянутая шея, темная и морщинистая, нос крючком… Старуха молча простояла у лееров минут пять. Сам не зная почему, я слегка подвинул локоть поближе к ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72