Кассиры сидели изолированно друг от друга, каждый в своей будочке, так что не было необходимости общаться с коллегами. Каждый день я обслуживал сотни пассажиров, но разговор с ними сводился к двум темам – расписанию и стоимости проезда. Для них я был деталью машины, которая продает билеты.
Я жил в дешевом номере пансиона, где было множество комнат. Моя ничем не отличалась от других: старая пружинная кровать, кресло с высокой спинкой и сломанными прутьями, которые питали пристрастие к моему шерстяному свитеру, высокий потолок, усеянный пятнами, и желтые, тоже усеянные пятнами обои на стенах. На голом полу лежал маленький половичок, и даже летом, когда я здесь поселился, тут было холодно. Все номера в пансионе были заняты, и вечером, и даже ночью в доме стоял шум.
Питался я в маленьком кафе неподалеку и пытался жить нормальной, тихой жизнью. Самые приятные часы я проводил в местной библиотеке – маленькой, почти никого не привлекавшей. Я любил читать и читал почти все подряд.
Там, в библиотеке, в конце третьего года жизни в Саутхэвене, я повстречал Катерину Кливз.
Несколько раз я замечал ее там: высокая, крупная женщина с короткими черными волосами. Она не пользовалась косметикой, и под темными глазами у нее расходились еще более темные круги. Выглядела она по крайней мере на десять лет старше меня. Иногда мы оказывались на разных концах одного стола для чтения.
Однажды вечером мы уходили из библиотеки почти одновременно. Она быстро шагала на своих длинных ногах чуть впереди меня, и я увидел, где она живет – в старом доме неподалеку от моего кафе.
После этого я раскланивался с ней в библиотеке или при встрече на улице, и спустя какое-то время она стала кивать в ответ. Потом мы начали обмениваться простыми фразами вроде: «Добрый вечер» или «Приятный денек». Вообще-то в Саутхэвене приятные деньки выдавались редко, поскольку из-за близости моря часто шли дожди. Да и сам этот город, с его обветшавшими доками и отравленными берегами, приятным никак не назовешь.
Однажды вечером, уже затемно, я шел в библиотеку. Когда я проходил мимо старого особняка, дверь отворилась, и Катерина окликнула меня:
– Не зайдете на минуточку?
Она стояла в проходе, и меня поразил ее облик: на ней было синее платье с низким вырезом, и впервые за все время, что я знал ее, Катерина воспользовалась косметикой. Глаза накрашены, губы красные, и она улыбалась. Я подошел к двери.
– Меня зовут Катерина, – представилась она. – Как ваше имя? – И она тепло пожала мне руку.
Мы вошли.
Коридор был мрачноват, но комната, в которую она меня провела, оказалась большой и роскошной – из тех старинных гостиных, где красуется массивная мебель красного дерева, лампы от Тиффани, где софа обтянута парчой, а перед пылающим камином стоят уютные кресла. На стенах висели картины с томными средневековыми дамочками.
Но более всего меня порадовали книги. Целая стена большой комнаты была от пола до потолка застроена стеллажами. За стеклянными дверцами – тысячи томов.
– Садитесь, – пригласила Катерина. Я опустился в кресло у камина.
– Хотите бокал вина? – предложила она. Я заметил, что она все время улыбается, а потому произносит каждое слово как бы в нос.
Я еще ни разу не пробовал алкоголя, если не считать пива, которым Джон Чэпмен угостил меня на острове Святого Иуды незадолго до Большой Волны. Однако я сказал, что выпью с удовольствием.
Катерина подошла к столу и налила два бокала красного вина из графина, затем поднесла бокал мне. Когда она перегнулась, подавая мне бокал, ее груди едва не выскочили из выреза платья.
Я опасливо прихлебывал вино – оно казалось таким соблазнительным в бликах огня. И вкус мне понравился.
Катерина взяла свой бокал и уселась напротив. Отпила немного и облизнула верхнюю губу.
– Больше всего меня привлекает любовь, – все тем же улыбчивым голосом сказала она. – Вернее, любовные романы. – И она поведала мне, что последние десять лет, после смерти родителей, предается изучению и коллекционированию любовных романов. Она упомянула множество имен авторов, которых предпочитала, и названия их книг.
Вино быстро подействовало на меня, и это мешало сосредоточиться, однако я постарался изобразить интерес.
– Вы что-нибудь из этого читали? – спросила она.
– Вряд ли, – ответил я.
– Идите сюда и взгляните, – позвала Катерина, и мы перешли к стеллажу. Она включила свет над ним. От пола до потолка было не меньше пятнадцати футов, а полки тянулись вдоль всей стены – на уровне пояса имелись дверцы, а над головой высокие створки были застеклены. По рельсам вдоль стеллажа перемещалась легкая стремянка.
Катерина распахнула верхнюю дверцу.
– Вот, взгляните, – все с той же улыбкой предложила она. – Моя коллекция. Дело моей жизни.
Некоторые книги выглядели потрепанными, но большинство были новехонькими. Я принялся читать названия на корешках – ни одного знакомого: «Мужчина для поцелуя», «Невесты Белладонны», «Галантный игрок и кокетка» «О Пассионато!», «Звездно-полосатая возлюбленная»"; «Язык соблазнительницы», «Любимый враг», «Дикарские объятья», «Черная луна, белая госпожа»; «Амазонка Эми»; «Покинутая любовь моя»; «Женщина апачей», «Истинная любовь и проповедник из Лосиной Челюсти», «Жена в аренду», «Сладкая страсть прерий», «Нейрохирург и потерянная любовница», «Шепни любовь во внемлющее ушко», «Опутанное сердце купидона», «Остров любовного пламени», «Примани голубку», «Незначительная интрижка». И так далее, том за томом, полка за полкой, они вздымались так высоко, что я уже не различал названий. Некоторым авторам – Бикки Беккер, Роне Райан, Хизер Хилл и Вайноне Вайз – принадлежало по множеству книг;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72