– Ну так дадим и сундук кованый. Но Дуня бы такого жениха, как ваш Илья, нашла бы и без сундука. А за это Илья калоши ей должен купить и половину на водку на свадьбу дадите.– Что? Невесте калоши? Половину на водку? – вскочила будущая свекровь и, взяв одной рукой мужа за плечи, протянула другую к Илье: – Пойдёмте отсюда, ничего из сватовства не выйдет. Вы видите их, бесстыдников! Сундук кованый не хотят давать, подушки, наверное, будут наполовину пустые, да ещё невесте калоши и водку требуют на свадьбу!Она вытолкнула обоих мужиков из комнаты и, крича, сама ввела лошадей в оглобли и начала запрягать. Но прежде чем она поставила дугу, во двор вышла Дунина мать и сказала:– И чего ты с ума сходишь? Говоришь, что богатые, а сами не хотите, чтобы сын купил моей дочери калоши? Ведь я же должна видеть, как жених умеет ценить невесту! А подушек у тебя и самой таких не было, какие я дочери дам.Тогда мать жениха сама выпрягла лошадей, стала понукать мужа и сына, чтобы они шли назад, и, войдя сама за ними, взяла Дуню за плечи, открыла двери в другую комнату, впихнула её туда, а за нею и сына.– Так там познакомьтесь. – И заперла их.– Это может здорово хорошо кончиться, – заметил Швейк, – в этой каморке нету окон. Ведь они там в темноте, а в темноте могут случиться всякие вещи.Пока старшие договарились, кто кого позовёт на свадьбу, кто сколько должен поставить водки, Илья в каморке сидел на бочке с салом и спрашивал Дуню:– Посмотри, какие у меня красивые сапоги, видишь?Там была совершенная тьма, и Илья шептал очень тихо. Дуня угадала, что он испытывает, хорошее ли у неё зрение и слух, и очень громко отвечала:– Я вижу. Подмётки на гвоздях, а голенища покрыты хорошим лаком. Где ты их купил? Рублей небось двадцать дал?– Двадцать два заплатил, – шептал он ещё тише, а Дуня, повышая голос, ответила:– Двадцать два? За них и двадцать пять не жалко.– Ну, а что, ты выйдешь за меня замуж? – сказал он вполголоса.И теперь Дуня зашептала сама:– А бить меня не будешь? И напиваться пьяным, как свинья, не будешь?– Я тебя, Дуня, никогда не обижу, – огорчённо вздохнул Илья. – Я и так пью только по праздникам. И, может, пойду на войну, а ты солдаткой останешься.Он взял невесту за руку, провёл по руке пальцами вверх, испытывая, насколько у неё крепкие мускулы. Точно так же ощупал он икры и бедра, и они были настолько хорошими, что он подумал: «Мамаша будет довольна, как только я ей скажу, что глаза у неё видят, уши слышат, мускулы, как жгуты».И едва слышным шёпотом, гладя её открытые голени, он сказал Дуне:– А калоши я тебе куплю, чтобы ты знала, что для тебя ничего не пожалею.Дуня впилась в него, как пиявка, и Илья вдруг почувствовал, что воротник его чёрной рубашки неожиданно стал тесен и душит его. В это время мать быстро открыла двери.– Пойдём, ничего из этого не выйдет. Сто рублей хотят на водку! Калоши им обещала, пятьдесят рублей на пропитье, да их, проклятых, не накормишь. В другом месте тебе найду жену.А за нею хозяйка кричала Дуне:– Лучше я тебя утоплю, чем пущу в такую семью. Придут за дочерью, а вместе с ней хотят унести весь дом. Такому жениху невеста должна бы зубы повыбивать.И снова вышли, снова запрягли, сели в тарантас и уехали. Через минут десять снова тарантас вернулся во двор, и из него соскочил отец Ильи.– Трофим Иванович, восемьдесят рублей на водку дам. Подумай и отвечай. Хороший товар продашь, никогда во всю свою жизнь так выгодно не продавал. Восемьдесят, а я сам пить много не буду. Ну, смотри, чтобы мы не уехали домой понапрасну.– Ну, будь божья воля! – вздохнул на это крестьянин и вошёл в хату.Другие за ним. Трофим Иванович снял со стены икону, Дуня и Илья стали на колени, и Трофим первый благословил их иконой, подавая другим, чтобы они последовали его примеру. Затем ужинали.Дуня была невестой, свадьбу назначили через три недели, и Швейк, когда они шли в свою берлогу спать, сказал Мареку со вздохом и большой завистью:– Эти молодые будут счастливы. Они их благословили той самой иконой, которой старая колдунья исцелила свинью. У них он, этот святой, от всех болезней.Ещё неделю они были в поле, молотили ячмень, возили сено, и только в воскресенье приехали домой. Трофим Иванович оставил Звержину дома починять плуги и телеги, а с Мареком, Швейком и дочерьми работал в поле; там они варили кашу; спали на дерюгах под телегами. Жених Илья только изредка приезжал на лошади к Дуне, говорил с нею, помогал ей переворачивать солому и опять уезжал.Дуня со дня, когда поклонилась в ноги родителям Ильи, повеселела. Чаще, чем раньше, лазила в карман, доставала осколок зеркала и пудрила лицо, словно она цвела сознанием, что стала невестой. А когда ночью Трофим Иванович начинал храпеть, она, как ящерица, подползала к Мареку, спавшему с краю, прижималась к нему, согревая его своим горячим телом, и шептала:– Только потихоньку. Ну, вот видишь: мальчик научился не спать и ждёт, пока его Дуня приласкает.Уже покосы давно кончились. Часть поля уже вспахали, вечера начались долгие, и тут Швейк сделал открытие, что их меню можно было бы превосходно улучшить. На пастбище вырастало огромное количество шампиньонов, в полдень они их собирали, а вечером за сараем Швейк их жарил. Яйца они тоже доставали, а сало Звержина воровал из кладовки, когда хозяйки не было дома. Ужин за общим столом они дополняли особым блюдом из грибов. Однажды хозяин пришёл посмотреть, что такое Швейк греет у огня, но, увидя нарезанные шампиньоны, сплюнул:– Отчего ты не возьмёшь больше хлеба или каши? Как это вы такую погань едите?– Я, ребята, жду, – говорил Швейк, – что у них будет на этой свадьбе! Хозяйка рассказывала, что зарежут свинью, купят барана, пироги с мясом будут делать, десять фунтов селёдки, говорят, привезут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118