большее было не по карману. Однако не так-то легко было обвести вокруг пальца соотечественников Рабле и Вольтера, даже самых бедных и невежественных. Такие же суеверы, как и их высокородные господа, простые французы обладали и здравым смыслом, и врожденным лукавством. Им тоже хотелось обеспечить себе достодолжную заступу свыше, и, подумав, они изобрели великолепное, по сей день распространенное среди французского простонародья, имя —Туссэн.
Чем оно примечательно? Очень просто: «сэн» (saints) значит «святые», а «ту» (tous) — все. «Туссэн» — это «все святые». Сразу! Одним ударом на службу новорожденного становится вся небесная рать; и тот, кто получил такое имя, мгновенно обходит всех герцогов, графов и маркизов. Дешево и сердито!
Вам может прийти на ум: а как же с «именинами»? Гоголевский городничий, как известно, бывал именинником дважды в году — и на Антона и на Онуфрия, и то это всех удивляло. А тут человек, очевидно, должен именинничать ежедневно, — ведь каждый день церковь празднует память какого-нибудь из «всех святых».
Но и это утряслось ко всеобщему удовольствию. У католиков есть день «всех святых», первого ноября. Вот тут-то Туссэны и ходят именинниками. (Когда эта книга вышла в свет, в журнале «Огонек» было опубликовано взятое из немецкого журнала «Космос» индейское имя, будто бы принадлежавшее скончавшемуся в конце XIX века в штате Висконсин, США, старику вождю. Оно содержит 121 букву и является чемпионом среди длинных имен:
ЛЕПОДОТЕМАЧОСЕЛАЧОГАЛЕООКРАНИОЛЕИПСАНОТРИУМУОТРИММАТОСИФИОПАФАОМЕЛИТОКАТАКЕЦЛУММЕНОКИЧЛЕЙПКОССУФОФАТТОПЕРИСТЕРАЛЕКТРУОНОП.
Не могу удержаться от того, чтобы не сообщить его вам, хотя, к сожалению, журналисты не приводят ни значения, ни состава этого имени-чудовища. Впрочем, в языках североамериканских индейцев и нарицательные имена достигают почти такой же длины.).
Когда скончался июнь 1793 года?
Мы видели: у нас на Руси мирские имена уступили место календарным, крестным. На Западе имел место обратный процесс: во многих странах там давно уже ребят называют без помощи церкви. Никому нет никакого дела, как я нареку своего сынишку; как говорит русская поговорка: «Хоть горшком назови, только в печку не ставь!» — Ну, как это — никакого дела? — спросите вы. — Не может же быть, чтобы сейчас, в XX веке, могли бы, как у нас в XV, наречь кого-нибудь Износком или Котом! Да и, кроме того: мы читаем западную литературу; все имена, которые нам попадаются, звучат нормально. Не преувеличение ли это?
Совсем не преувеличение. Во-первых, натыкаясь на западные имена, мы нередко воспринимаем их именно как «имена, и только», не имея представления, что означают они как слова. Вы встречаете французское женское имя Бланш и даже не подозреваете, что оно значит «белянка». Вы читаете у англичанина Голсуорси про девушку, по имени Флёр, и не думаете о том, что слово Флёр (fleur) означает «цветок», да к тому же не по-английски, а по-французски. Между тем, в романе «Сага о Форсайтах» Голсуорси подробно рассказывает, как именно было дано девочке такое своеобразное имя. Крошечное существо лежит в колыбельке. Отец-англичанин с умилением в первый раз смотрит на него. Умилена и мать-француженка.
— Ma petite fleur! (маленький мой цветочек!) — сказала Аннет.
— Флёр?—повторил Сомс, — Флёр! Ну, мы так и назовем ее.
Разве это не похоже на негритянское Датини — «А я что говорила?» (см. стр. 27.) Очевидно, англичане так же свободно, как и негры, пользуются правом делать именем любое слово, и только от их вкуса зависит, что именно они выберут; выбрали же родители для одного из генералов американской армии времени мировой войны — мистера Брэдли — имя Омар, не то позаимствовав его из мусульманского именослова, не то вспомнив о большом морском ракообразном. Но, если вы хотите увидеть, к каким странностям это порой может привести, выслушайте вот какую историю.
В 1793 году в революционной Франции был основан «Клуб номофилов». Слово «номофил» в вольном переводе с греческого может быть передано как «имялюб». Номофилы считали, что в новом, преобразованном революцией, мире все должно быть новым, в том числе и имена.
Это было довольно естественно. Церковь в новорожденной республике утратила свои права, религия— тоже. Еще 20 сентября предыдущего, 1792 года у духовенства было отнято право записывать состоявшиеся браки, регистрировать рождающихся и умирающих. Вместе с этим было отменено и право церкви навязывать людям угодные ей имена (Было разрешено также менять старые имена на новые.). Стали появляться люди, которых называли какими заблагорассудится, и порою очень странными на наш взгляд, именами-словами. Точно так же было разрешено по первому заявлению менять надоевшую или неблагозвучную фамилию на любую другую. Началось бурное сочинительство имен и фамилий. Номофилы изощрялись в нем особенно ревностно.
Я не знаю, правда, принадлежал ли к этой организации кто-нибудь из членов провинциальной семьи, обитавшей в местечке Куломье, но это вполне вероятно: свою, оставшуюся нам неизвестной, дореволюционную фамилию семья эта заменила новой. Она звучала так:
Мильсэсанкатрвэнтрэз. По-французски это означает: тысяча семьсот девяносто три. У нас такая фамилия должна была бы выглядеть примерно так: «Тысячасемьсотдевяностотретские» или «Девяностотретьевы». Странно, конечно, но почему бы и нет? Наша довольно распространенная сейчас фамилия «Октябрьский» тоже показалась бы несколько неожиданной до 1917 года.
Носители фамилии Мильсэсанкатрвэнтрэз могли бы преспокойно жить в провинциальной французской глуши, и никто о них не узнал бы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86