1. невозможности указать слушателям курсов ясную политическую цель германского правительства в России;
2. трудности достать необходимые материалы и компетентных лекторов для критики и опровержения мировоззренческой доктрины марксизма-ленинизма. Кроме базарно-крикливых лозунгов нацистской пропаганды, не было никаких теоретических источников, так как коммунистическая литература была отобрана Гестапо и стала недоступной.
Положение облегчало нам то обстоятельство (нельзя его, однако, переоценивать), что на русских производили сильное и притягательное впечатление уровень и условия жизни в Германии. И нацистский режим стремился к тоталитарной, всеобъемлющей власти, но она еще не достигла дьявольского совершенства сталинизма. В Третьем рейхе всё же сохранялись какие-то основы старой государственной и общественной структуры; еще не были задушены полностью частная инициатива и частная собственность; еще было возможно работать и жить, не завися от государства. Немцы еще могли высказывать свое мнение, если оно и не сходилось с официальной догмой, могли даже, до известной степени, действовать так, как считали лучшим. Хотя партийное давление и увеличивалось всё более ощутимо (для нас уже нестерпимо), но эта форма несвободы в Германии оценивалась подавляющим большинством бывших советских граждан мерками сталинского режима насилия и поэтому воспринималась всё же как свобода. И в этом была большая разница между нами. Как раз ведь призыв к свободе и привел русских на нашу сторону, несмотря на многие разочарования. Я говорю сейчас об элите, не о карьеристах, соглашателях или же просто боявшихся репрессий Сталина.
После сталинградского поражения вера немцев в конечную победу Германии и в техническое и моральное превосходство германской армии была подорвана, и Власов именно в этом видел крупный шанс выступить в роли равноправного и независимого союзника. Власов не верил больше в победу нацистской Германии. Но он верил в распад сталинского режима по окончании войны.
В конце 1942 года для нас еще не всё было потеряно. Германские дивизии стояли глубоко на территории Советского Союза. Хотя Сталин и бросил, с успехом, на чашу весов войны русский патриотизм, как противовес нацистскому империализму, но не было признаков того, что Москва решила всерьез изменить и улучшить судьбу советских людей. Ничего не было слышно об отмене репрессий, грозивших каждому, попавшему в немецкий плен.
Я был твердо убежден, что мы, борясь со Сталиным и Гитлером, стояли на правильном пути. Чего же должен был я требовать от себя самого и от моих немецких офицеров в Дабендорфе для совместной работы с русскими? – Никакого вмешательства в русские проблемы, никакой нацистской пропаганды, никакого выпячивания так называемого «германского превосходства», но честный образ мыслей, товарищеское отношение, готовность к пониманию и такт!
С благодарностью и одновременно с гордостью я могу свидетельствовать о превосходной работе, проделанной в Дабендорфе немецкими офицерами, унтер-офицерами и солдатами. В равной степени это относится и к немногим верным штабным сотрудницам, с Вереной фон Дистерло во главе – русские называли её «наша Верена», – до последнего горького часа выполнявшим свой долг.
Немецкий штаб в Дабендорфе состоял из ряда выдающихся людей, которые максимально облегчали выполнение моих трудных задач, благодаря их опыту, знанию русского языка и деловой квалификации, их умению сжиться с людьми и такту в обращении с русскими, а также и благодаря свойствам их характера.

Воззвание Смоленского комитета

Между тем, различные события внушили нам новые надежды.
Доктор Отто Бройтигам, связной офицер от Восточного министерства в ОКХ, постоянно настаивал на изменении германской политики в России. Вполне вероятно, что по его настоянию Розенберг решился на попытку обсудить политические мероприятия, которых требовало военное руководство для облегчения положения войск на фронте. В конференции, состоявшейся 18 декабря 1942 года, участвовали многие генералы и офицеры из ОКХ, а также военачальники фронтов и тыловых областей.
Генерал фон Шенкендорф, полковники фон Альтенштадт, фон Треско и другие офицеры подчеркивали на этой конференции плачевные последствия существующих политических установок, касающихся ведения войны, и неверного отношения к населению. Они требовали уравнения добровольцев в правах с военнослужащими германской армии. Генерал фон Шенкендорф выразил мнение многих, сказав Розенбергу, что, очевидно, фюрера по этому комплексу вопросов снабжали неверной информацией.
Эта конференция Розенберга и просочившиеся после нее сообщения, что на главного идеолога национал-социализма произвели большое впечатление аргументы военных руководителей и он обещал настаивать перед Гитлером на коренном изменении восточной политики, побудили к действиям не только наш «клуб» в генштабе, но и многие крупные штабы, тем более, что во фронтовых частях всё шире распространялось убеждение в невозможности вести дальше войну без участия русских.
За этой конференцией последовал поток меморандумов к разного рода распоряжений, причем, к нашему удовлетворению, зачастую независимо от нашей работы. Полковник Мартин показал мне и Власову составленный совсем в новом духе приказ фельдмаршала фон Манштейна о лояльном отношении к русским и украинским рабочим в подчиненных его штабу предприятиях в России и в Германии. Генерал Штапф, начальник штаба управления экономики и вооружения ОКВ, встретился с Власовым, а потом издал категорический приказ о хорошем отношении к восточным рабочим в сфере его управления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93