Он и рассказал про „подземную дорогу“. Неужто такое может существовать и у нас? Да провались они пропадом, эти проклятые аболиционисты! Они еще будут рыть, как кроты, наши поля и пастбища! Вешать их на первом суку!»
Я уже заметил, что Хетти часто бывает в лачугах у негров. Она все время шепчется с дядюшкой Парижем, обменивается улыбочками с поварихой Сорбонной. И даже мрачный Кардинал расплывается, когда видит Хетти. Что и говорить, прислуга очень любила Хетти. Я так думаю, не без ее участия кое-что перепадало неграм с господского стола. Один раз видел, как целый песочный торт перекочевал в лачуги.
Все это неплохо. Быть доброй девочкой хорошо. Но почему только с черными она оживляется, смеется, как колокольчик, а на галерее забьется в угол и молчит, молчит напролет весь вечер? Я никогда не слышал такого серебряного смеха, который звенит, когда Хетти уходит к черным. Чем мы хуже ее дружков и подружек из лачуг? Я никогда не обижал Хетти, Мари с ней ласкова, а едкий Отис Чепмен старается не задевать Хетти своими шуточками.
Что касается Морриса, тут дело темное. Я до сих пор не пойму, зачем он нес какую-то чепуху в саду. «Хочется только с тобой. Буду носить на руках». Нет, честное слово, Моррис чудак. С того раза он не перекинулся с Хетти словечком. Может, подумал, что слишком много ей наобещал. Да и Хетти теперь старалась не появляться вечерами на галерее. Она уходила туда, где рядом со своими тростниковыми хижинами негры усаживались в кружок, пели и рассказывали разные истории.
Глава 18: Арш-Марион есть Арш-Марион
Иногда генерал Бланшар подходил к низеньким постройкам, где жили его рабы, втягивал воздух носом и говорил:
— Арш-Марион есть Арш-Марион.
Только одному генералу было известно, что он имел в виду. Во всяком случае, участок усадьбы, где жили черные, стали называть Арш-Марион.
Работы обитателям Арш-Мариона хватало. В январе упаковывали последние тюки хлопка, в феврале готовили поля под кукурузу, а в марте начинали посев. В апреле работали в саду, в мае начинали сеять хлопок, в июне косили траву, в июле чинили дороги и приводили в порядок усадьбу, а в августе начинался сбор хлопка. До самой зимы крутились «джинны», отсеивая горы «белого золота», а там снова пора готовить поля под кукурузу.
Еще всякая живность, куры, индюки, свиньи. Еще домашние работы. Еще господские праздники. Еще свои заботы. Только поздним вечером в Арш-Марионе наступал часок-другой отдыха.
Толстогубые, с блестящими черными лицами, в белых панамах и домотканых штанах на одной помочи, они садились большим кругом и начинали свои разговоры.
Сначала все негры кажутся на одно лицо, потом видишь, что они такие же разные, как белые. Они очень давно у генерала. Дядюшка Париж, например, сорок лет. За долгие годы Арш-Марион превратился в одну большую семью. Кто-то женился здесь в молодости, пошли дети и даже внуки. Генерал редко покупает новых рабов и пока никого еще не продал. Рождались в Арш-Марионе и умирали. Похоже, никто и не думал, что можно жить по-другому.
Во время полевых работ генерал Бланшар забирался на крышу дома, на «голубятню», как он говорил, и следил за всеми в подзорную трубу. Вечером он отчитывал нерадивых работников и даже наказывал плетьми. Негры сначала верили в чудодейственную силу хозяина. Как из такой дали он может увидеть, кто ленится? Но потом раскусили, в чем дело. Теперь домашний служка Джим с той же «голубятни» поднимал за спиной генерала белую тряпку, если старый вояка хватался за свою трубу.
Когда подросла Мари, плетка надсмотрщика перекочевала в полевой домик. В усадьбе уже никого не наказывали. Генерал считал, что внучка должна видеть только «прекрасное». Выписали много картин и развесили их по комнатам. Привезли ноты и гувернера-француза. Но тот пробыл в доме недолго: генералу показалось, что он республиканец.
Много разных историй слышал я на вечерах в Арш-Марионе. Узнал про Билла Дорожника. Целый год ловили этого грабителя поездов, но так и не поймали.
Билл Дорожник прыгал на тихом ходу в товарняк, открывал ключами замок вагона и сбрасывал на полотно тюки хлопка, свиные туши, бидоны с маслом, бутыли с вином. Всем этим он делился с черными людьми.
Шериф из Эскамбии поклялся убить Билла Дорожника. Он много раз догонял Билла, но тот превращался то в лисицу, то в черную собаку, и одураченный шериф пробегал мимо. Негры поют:
Спасибо, спасибо, что нас не забыл
Хороший парень Дорожник Билл.
Негры, которых генерал посылал на укладку шпал между Гедеоном и Аржантейлем, показывали целое представление. Они брали длинную жердь на плечи вместо рельса, начинали притоптывать в такт, вопить и улюлюкать. А тот, кто командовал, распевал громко:
Осторожно, братцы,
Дома детки ждут.
Станешь спотыкаться,
Ляжешь в землю тут!
Они укладывали рельс на полотно и пели вместе:
Никого не полюблю,
Если ногу придавлю!
Рельсу к рельсе кладешь,
Не соломинку кладешь,
Дочку замуж отдаешь,
Не корову отдаешь!
Показывали, как забивают в шпалы стальные нагели:
О-лу-ла! О-лу-ла!
Где ты, милочка с белой монеткой?
О-лу-ла! О-лу-ла!
Угости меня, босс, сигареткой!
Но больше всего мне нравится смотреть, как дядюшка Париж обучает молодых ухаживанию.
Вы думаете, можно подойти просто так и сказать:
— Эй, Салли, давай-ка пройдемся!
Ничего подобного. Даже если ты целое лето работал с этой Салли бок о бок на поле, если ты знаешь ее распрекрасно, все-таки надо выдержать джентльменские правила на арш-марионский манер.
Например, сидит эта Салли. Сидит в тенечке, ничего не делает, но уже видит, что ты прохаживаешься мимо нее гоголем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58