Обычно, приходя в чужой дом, пусть это дом близкого родственника или друга, человек испытывает лёгкий дискомфорт, не позволяющий ему забывать, что он всё-таки в гостях. Я же с самой первой секунды ничего подобного не ощущала. Если бы полтора месяца назад я вздумала снять эту квартиру и жить в ней, сейчас она выглядела бы точно так же.
Тори отправилась на кухню приготовить что-нибудь перекусить, а я, закончив осмотр гостиной и посетив ванную, прошла в спальню. Как и в остальной части квартиры, там было всё знакомо и привычно мне – вплоть до того, что в кресле рядом с широкой кроватью, застеленной пёстрым покрывалом, сидели плюшевый медвежонок и нарядно одетая кукла с длинными золотистыми волосами. Это не были двойники моих Миши и Маши, их Тори наверняка потеряла вместе со своей исчезнувшей реальностью. Они были новее и современнее, но очень походили на те игрушки, которые были сделаны по индивидуальному маминому заказу к моему шестилетию.
«Ну и дела! – подумала я. – Ведь ей уже за сорок, а она... Впрочем, какая разница – сорок или двадцать шесть. Всё равно это уже диагноз. Хронический и безнадёжный случай эмоционального инфантилизма».
Я присела на пуф перед трюмо, собрала на затылке волосы и скрепила их заколкой. Затем навела на веки тень, подкрасила губы более яркой помадой и оценила результат в зеркале. Да уж, теперь нас практически невозможно отличить друг от друга. А между тем меня и Тори разделяло пятнадцать лет... Если, конечно, она не солгала.
Мой взгляд упал на фотографию с правого края туалетного столика. Я не сразу обратила на неё внимание, потому что в моей спальне на «Звёздном Скитальце» уже более трёх лет стоял почти на том же месте снимок в точно такой же рамке. Правда, имелась одна существенная разница: у меня был портрет Евы, а у Тори – Алёны Габровой.
Целую минуту я просидела, задумчиво глядя на фотографию и гадая, что бы это значило. Допустим, снимок Евы я держала у себя, потому что она была моей единственной настоящей подругой за все годы странствий. А как насчёт Алёны? Если бы Тори просто отвлекала её от Игоря, то не держала бы её фото в своей спальне. Похоже, тут всё гораздо сложнее. И гораздо серьёзнее...
Я встала из-за трюмо, вышла из спальни и проследовала на кухню, где Тори уже заканчивала накрывать стол. Взглянув на меня, она улыбнулась:
– Ты здорово выглядишь. Теперь, чего доброго, мы и сами перепутаем, кто из нас кто.
Мы устроились за столом и принялись за еду. Тори ела с отменным аппетитом, а я лишь неохотно ковыряла вилкой в тарелке, переваривая полученную информацию.
– Ну, хорошо, – сказала я. – Предположим, я научилась управлять временем. А что будут дальше? У тебя есть какой-то план?
– Конечно, есть. По-моему, он очевиден. Я уверена, что за тем барьером 3127 года, дальше которого я не могла попасть и ничего не видела, скрывается некто или нечто, пытающееся манипулировать нами. Мы должны изменить будущее таким образом, чтобы это «некто-нечто» вообще не возникло. Тогда мы и сами освободимся, и освободим наше настоящее от диктата из будущего.
Я задумалась.
– Но если твоё «некто-нечто» создало нас, то мы в таком случае тоже исчезнем. А стало быть, заведомо ничего не изменим, и всё вернётся в круги своя.
– Да, классический парадокс времени. Я до сих пор не нашла его решения.
– А ты когда-нибудь пыталась делать изменения в прошлом, которые затрагивали бы тебя в твоём настоящем? Речь не идёт о тех запланированных вмешательствах, результаты которых уже известны наперёд – вроде встречи с Игорем или похищения Келли. Я имею в виду изменения, сделанные по собственной инициативе. Ну, скажем, что будет, если когда-нибудь в будущем, я вернусь в прошлое на часик раньше этого момента и... и, например, разнесу к чёртовой матери стол, за которым мы сейчас сидим?
– У тебя ничего не получится. Ты просто вернёшься обратно в своё настоящее, как только попытаешься изменить запечатлённые в твоей памяти события и обстоятельства. Поэтому ты не сможешь, к примеру, встретиться с самой собой на Арцахе и предупредить, что в твою яхту забрался Генри Янг. Не сможешь, потому что этого в твоих воспоминаниях нет. А вот изменения, результаты которых ты обнаружишь постфактум, уже после своего вмешательства, совсем другое дело.
– С ума сойти! – сказала я, отодвинув от себя тарелку с едва начатым ростбифом. Есть мне совсем перехотелось. – Значит... Мишеля спасти нельзя?
Тори покачала головой:
– Боюсь, что нет. Он мёртв, и для тебя это свершившийся факт. Ты видела его убитым, ты знаешь результаты экспертизы. Его смерть повлияла на твои дальнейшие поступки и в итоге привела к нашей встрече. Если бы Мишель остался в живых, всё сложилось бы иначе.
– Ты сука! – с чувством произнесла я. – Ведь ты могла остановить его. Ты же наперёд знала, чт о должно произойти, почему ты ничего не сделала?
Тори тихо вздохнула:
– Я хотела сделать, но не успела.
– Вот как! И что тебе помешало?
– Не «что», а «кто». Ты.
– Я?!
– Да, ты. Я собиралась позвонить адмиралу Сантини и анонимно предупредить, что Мишель Тьерри запрограммирован на его убийство, но когда я набирала номер на комлоге, передо мной появилась ты и выстрелила в меня из парализатора. А потом, наверное, вколола мне лошадиную дозу снотворного, потому что я проспала почти сутки. Проснувшись, я узнала из новостей, что Мишель и адмирал убиты.
– Проклятье! – ошеломлённо произнесла я. – Но ты... ты же видишь будущее. Как ты могла это проморгать?
– Я вижу лишь его варианты , – уточнила Тори. – Множество разных вариантов. На самом деле – бесконечное множество. Те из них, вероятность осуществления которых близка к нулю, теряются в общем потоке возможных линий будущего, и я их просто не замечаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129