– А вы, Тротти, вроде особого воодушевления не испытываете.
– Доктор Боттоне – зомби.
– Он слывет хорошим специалистом.
– Поэтому он и превратился в зомби.
Боатти подбодрил себя деланным смехом.
Они прошли в распахнутые перед ними двери главного входа и сразу же почувствовали холодный антисептический запах больницы. Тротти бросил взгляд на Боатти и пожалел, что рядом нет Пизанелли.
– Статью в «Провинчу» вы написали, Боатти?
– Какую статью?
– О Беатриче, об исчезнувшей женщине. И о следствии, которое ведут Майокки и Тротти?
Боатти завертел головой.
– Я никогда не разговаривал с комиссаром Майокки. Ведь мы с вами сидели за ленчем. – Он застегнул рубашку. – Помните? Slow food?
Мужчины прошли три лестничных пролета и спустились в подвальное помещение. Резиновое покрытие пола скрадывало звук их шагов. Боатти шустро бежал чуть впереди Тротти, словно стараясь убедить себя, что присутствие на вскрытии всегонавсего одна из обязанностей журналиста.
– До Розанны мне никогда не приходилось видеть убитых, – сказал он с деланным спокойствием в голосе.
– Я их перевидал слишком много.
– Это ведь быстро, комиссар? – натянуто улыбнулся Боатти. – Сколько времени идет вскрытие?
Тротти устремился вперед и обогнал Боатти.
– Смотря как остро наточены скальпели.
Не удосужившись постучать, он резко толкнул дверь морга; просвистели по полу ее резиновые обивки.
– А, комиссар!
При появлении в комнате Тротти доктор Боттоне поднялся. На стальной оправе его очков играли блики света. Без особого энтузиазма Тротти пожал протянутую ему руку. Она была холодной и сухой. От доктора Боттоне пахло формальдегидом и кофе.
Тротти окинул взглядом ряд пустых стульев:
– А комиссар Меренда еще не приходил?
Анатомичка представляла собой небольшое помещение без окон. Большую часть ее занимали два стола из тускло поблескивавшей стали с просверленными в крышке дырками. У изголовья каждого стола находилась раковина. Над столами висели сосуды, соединенные с весами.
Тротти почувствовал, что в животе у него начались спазмы.
Несмотря на стоявшую в анатомичке прохладу, по спине у него по-прежнему струился пот. С потолка батарея неоновых ламп заливала помещение ровным белым светом. Подвижная лампа, висевшая на длинном консоле прямо над одним из столов, еще не горела.
Доктор Боттоне бесцветно улыбнулся:
– Как ваша девочка?
– Девочка?
– Ваша дочь, господин комиссар?
– Девочка? Пьоппи скоро тридцать, и она со дня на день ждет ребенка. Может быть, даже сегодня.
– Вот видите.
Тротти помотал головой:
– Что?
– Вы всегда о ней слишком тревожились. А ваша дочь – здоровенькая девочка. Вполне здоровая женщина. Я всегда говорил вам, комиссар, что есть предел, сверх которого родители ничего не смогут сделать для своего ребенка. – Он повернул свою узкую голову к Боатти.
Тротти указал на него рукой:
– Синьор Боатти, журналист и мой приятель. Работает над книгой о полиции.
– Как интересно, – заметил доктор Боттоне. – Рад вас здесь видеть. – За круглыми стеклами очков его глаза внимательно разглядывали журналиста. – Очень рад. – Доктор Боттоне изобразил безжизненную улыбку.
Тротти нервно вздохнул:
– Когда вы будете готовы, доктор Боттоне?
Доктор поправил указательным пальцем оправу очков.
– Сначала потребуется формальное опознание тела.
Тротти покачал головой:
– Я здесь просто так. Это дело ведет Меренда.
– Тогда нужен комиссар Меренда и кто-нибудь еще, кого он приведет для опознания. – Доктор взял кружку с кофе. Возвратившись из штата Мэриленд, где он провел год в одном из университетов, доктор пил кофе исключительно поамерикански – сильно разбавленным и безвкусным. Он посмотрел на свои часы. – Мне бы хотелось начать минут через десять.
– Через десять минут?
– Надеюсь, Меренда к этому времени подойдет.
– Я успею позвонить по телефону, доктор?
На кофейной кружке синими буквами было начертано «Orioles».
– Десять минут. – Доктор Боттоне дважды сжал и разжал пальцы левой руки. – Позже одиннадцати мне бы начинать не хотелось. К часу я надеюсь уехать из больницы. – Он смиренно пожал плечами. – Даже врачам на феррагосто лучше убираться из города.
– Десять минут.
Оставив Боатти прохлаждаться в морге, Тротти выскочил в дверь и, перепрыгивая через две ступеньки и задыхаясь, устремился вверх по лестнице. Несмотря на августовский зной, весь путь до главного входа в больницу он преодолел бегом.
Смертельная обида
Больничный привратник насвистывал арию из «Пуритан»: «Тебе, о любимая». Засунув руки в карманы, он глазел на вялый утренний поток транспорта. Свою саржевую куртку он уже успел скинуть, голову же по-прежнему прикрывала форменная фуражка с козырьком.
На улицах все еще было безлюдно.
У главного входа в больницу висели два таксофона, но ни один из них не работал. С облегчением заметив, что бар «Голиардико» на феррагосто решили не закрывать, Тротти ринулся через дорогу. Когда он вошел в столь хорошо знакомый ему зал, аромат жареного кофе и запах лимонов тут же напомнили ему о Чуффи. Со времени ее смерти он не был тут ни разу.
– Тебе, о любимая.
Двое мужчин, одетые в темно-синюю форму компании ЭНЭЛ, играли в пинбол. Один из них лихо сдвинул на затылок форменную кепку, во рту у него торчала сигарета. Сумки с инструментами они положили на игральную доску. То и дело раздавались электронные сигналы и напряженный смех игроков.
Тротти направился прямо к таксофону. Аппарат был новой конструкции – из тех, для которых нужна телефонная карточка. Тротти купил ее у мальчишки за стойкой и, сунув в щель, начал проклинать все на свете:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84