И минуту спустя Ч так причудливы повороты мысли в беседе Ч от стихов Жа
на Прувера Комбефер уже перешел к сравнению переводчиков «Георгик»: Ро
Ч с Курнаном, Курнана Ч с Делилем, отмечая отдельные отрывки, переведен
ные Мальфилатром, в особенности чудесные строки о смерти Цезаря; при упо
минании о Цезаре разговор снова вернулся к Бруту.
Ч Убийство Цезаря справедливо, Ч сказал Комбефер. Ч Цицерон был суров
к Цезарю, и был прав. Такая суровость Ч не злостная хула. Когда Зоил оскор
бляет Гомера, Мевий оскорбляет Вергилия, Визе Ч Мольера, Поп Ч Шекспира,
Фрерон Ч Вольтера, тут действует древний закон зависти и ненависти: ген
ии всегда подвергаются преследованию, великих людей всегда так или инач
е травят. Но Зоил одно, а Цицерон другое. Цицерон карает мыслью так же, как Б
рут карает мечом. Лично я порицаю этот вид правосудия, но в древности его д
опускали. Цезарь, который переступил Рубикон, раздавал от своего имени в
ысшие должности, на что имел право лишь народ, и не вставал с места при поя
влении сената, поступал, по словам Евтропия, как царь, даже больше Ч как т
иран: regia ас раеnе tyrannica
По-царски и почти тиранически (лат.)
. Он был великий человек; тем хуже, или, вернее, лучше: тем убедительне
е пример. Его двадцать три раны трогают меня куда меньше, чем плевок на чел
е Иисуса Христа. Цезаря закололи сенаторы, Христа били по щекам рабы. По ст
епени оскорбления узнают бога.
Боссюэ, стоя на груде камней с карабином в руках и возвышаясь над всеми, во
склицал:
Ч О Кидатеней, о Миррин, о Пробалинф, о прекрасный Эантид! Кто дарует мне с
частье произносить стихи Гомера, подобно греку из Лаврия или из Эдаптеон
а!

Глава третья.
Чем светлее, тем мрачнее

Анжольрас отправился на разведку. Он вышел незаметно через переулок Мон
детур, проскользнув вдоль стен.
Повстанцы, надо сказать, были полны надежд. Удачно отразив ночную атаку, о
ни заранее относились с пренебрежением к новой атаке на рассвете. Они жд
али ее посмеиваясь. Все так же верили в успех, как и в правоту своего дела. К
роме того, к ним, бесспорно, должны прийти подкрепления. На это они твердо
рассчитывали. С тою легкой уверенностью в победе, которая составляет одн
о из преимуществ французского воина, они разделяли наступающий день на т
ри фазы: в шесть утра «соответствующим образом подготовленный» полк пер
ейдет на их сторону, в полдень Ч восстание всего Парижа, на закате Ч рево
люция.
Они слышали набатный колокол Сен-Мерри, не замолкавший ни на минуту со вч
ерашнего дня; это доказывало, что вторая баррикада, большая баррикада Жа
нна, все еще держалась.
Все эти чаянья и слухи передавались от группы к группе веселым и грозным
шепотом, напоминавшим воинственное жужжанье пчелиного улья.
Появился Анжольрас. Он возвратился из своей отважной разведки в угрюмой
окрестной тьме. С минуту он молча прислушивался к оживленному говору, ск
рестив руки на груди. Потом, свежий и румяный в лучах разгоравшегося расс
вета, он сказал:
Ч Вся армия Парижа в боевой готовности. Треть этой армии угрожает нашей
баррикаде. Кроме того, там национальная гвардия. Я разглядел кивера пято
го линейного и значки шестого легиона. Через час нас атакуют. Что касаетс
я народа, он бунтовал вчера, а нынче утром не тронется с места. Ждать нам не
чего, надеяться не на что. Ни на одно предместье, ни на один полк. Нас покину
ли все.
Эти слова прервали гул голосов и произвели такое же впечатление, как пер
вые капли дождя на пчелиный рой перед началом грозы. Все онемели. На миг на
ступила невыразимая тишина; казалось, слышался полет смерти.
Но этот миг был краток.
Из дальней группы, стоявшей в самом темном углу, чей-то голос крикнул Анжо
льрасу:
Ч Будь что будет! Подымем баррикаду на двадцать футов выше и останемся з
десь все до одного. Граждане, поклянемся клятвой мертвецов! Докажем, что е
сли народ предает республиканцев, то республиканцы не предают народ!
Слова эти рассеяли гнетущий туман личных тревог и страхов и были встрече
ны восторженными криками.
Никто так и не узнал имени человека, произнесшего эти слова. То был безвес
тный рабочий, никому неведомый, забытый, незаметный герой, тот великий не
знакомец, который всегда появляется при исторических кризисах, при заро
ждении нового общественного строя, чтобы в нужную минуту властным голос
ом произнести решающее слово и вновь кануть во мрак, воплотив в себе на кр
аткий миг, при блеске молнии, дух народа и божества.
Это непреклонное решение было настолько в духе 6 июня 1832 года, что почти одн
овременно на баррикаде Сен-Мерри прозвучал возглас, который вошел в ист
орию и упоминался на судебном процессе: «Придут к нам на помощь или не при
дут, не все ли равно! Погибнем здесь все до последнего!»
Очевидно, обе баррикады, хотя и разобщенные внешне, были объединены духо
вно.

Глава четвертая.
Пятью меньше, одним больше

После того как выступил незнакомец, провозгласивший «клятву мертвецов
», и выразил в этой формуле общее душевное состояние, из всех уст вырвался
радостный и грозный крик, зловещий по смыслу, но звучавший торжеством.
Ч Да здравствует смерть! Останемся здесь все до одного!
Ч Почему же все? Ч спросил Анжольрас.
Ч Все! Все!
Анжольрас возразил:
Ч Позиция у нас выгодная, баррикада превосходная. Вполне достаточно тр
идцати человек. Зачем же приносить в жертву сорок?
Ч Потому что никто не захочет уйти, Ч отвечали ему.
Ч Граждане! Ч крикнул Анжольрас, и голос его задрожал от гнева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17