Он ничего не говори
л и не отвечал на вопросы. Он умер. А умирать его принесли в больницу Некер,
где я его и видел. Я проходил там как интерн врачебную практику. Так вот, ес
ли есть среди вас отцы, которые любят гулять по воскресеньям, держа ручку
ребенка в своей большой сильной руке, пусть каждый отец представит себе,
что это его ребенок. Я помню этого несчастного малыша, я как сейчас вижу ег
о голое тельце на анатомическом столе; ребра выступали под кожей, словно
могилки под кладбищенской травой. В желудке у него нашли какую-то грязь, в
зубах застряла зола. Давайте же заглянем к себе в сердце, спросим совета у
совести. Как установлено статистикой, смертность среди осиротевших дет
ей достигает пятидесяти пяти процентов. Повторяю: речь идет о женщинах, о
матерях, о девушках, речь идет о малышах. Кто говорит о вас самих? Мы знаем, к
то вы такие, знаем, что все вы храбрецы, черт возьми! Прекрасно знаем, что вы
с радостью, с гордостью готовы отдать жизнь за великое дело, что вы чувств
уете себя призванными умереть с пользой и славой, что всякий из вас дорож
ит своей долей в общем торжестве. В добрый час! Но вы же не одни на свете. Ест
ь другие существа, о которых вы должны подумать. Не будьте эгоистами!
Все насупились.
Какие удивительные противоречия вскрываются в человеческом сердце в т
акие мгновения! Комбефер, произносивший эти слова, вовсе не был сиротой. О
н помнил о чужих матерях и забыл о своей. Он шел на смерть. Он-то и был «эгои
стом».
Изнуренный голодом и лихорадкой, Мариус, потеряв одну за другой все свои
надежды, пережив самое страшное из крушений Ч упадок духа, истерзанный
бурными волнениями и чувствуя близость конца, все больше впадал в странн
ое оцепенение, которое предшествует роковому часу добровольной смерти.

Физиолог мог бы изучать на нем нарастающие симптомы того болезненного с
амоуглубления, изученного и классифицированного наукой, которое так же
относится к страданию, как страсть Ч к наслаждению. У отчаянья также ест
ь свои минуты экстаза. Мариус переживал такую минуту. Ему казалось, что он
вне всякого происходящего; как мы уже говорили, он видел все как бы издале
ка, воспринимал целое, но не различал подробностей. Люди двигались словн
о за огненной завесой, голоса доносились откуда-то из бездны.
Однако речь Комбефера растрогала всех. Было в этой сцене что-то острое и м
учительное, что пронзило его и пробудило из забытья. Им владела одна мысл
ь Ч умереть, и он не желал ничем отвлекаться, однако в своем зловещем полу
сне подумал, что, губя себя, не запрещается спасать других.
Он возвысил голос.
Ч Анжольрас и Комбефер правы, Ч сказал он, Ч не нужно бесцельных жертв.
Я согласен с ними; но надо спешить. То что сказал Комбефер, неопровержимо.
У кого из вас есть семьи, матери, сестры, жены, дети, пусть выйдут вперед.
Никто не тронулся с места.
Ч Кто женат, кто опора семьи, выходите вперед! Ч повторил Мариус.
Его влияние было велико. Вождем баррикады, правда, считался Анжольрас, но
Мариус был ее спасителем.
Ч Я приказываю! Ч крикнул Анжольрас.
Ч Я вас прошу, Ч сказал Мариус.
Тогда храбрецы, потрясенные речью Комбефера, поколебленные приказом Ан
жольраса, тронутые просьбой Мариуса, начали указывать друг на друга.
Ч Это верно, Ч говорил молодой пожилому, Ч ты отец семейства, уходи.
Ч Уж лучше ты, Ч отвечал тот, Ч у тебя две сестры на руках.
Разгорелся неслыханный спор. Каждый противился тому, чтобы его вытащили
из могилы.
Ч Торопитесь, Ч сказал Комбефер, Ч через четверть часа будет поздно.
Ч Граждане! Ч настаивал Анжольрас. Ч У нас здесь республика, все решае
тся голосованием. Выбирайте сами, кто должен уйти.
Ему повиновались. Несколько минут спустя пять человек были выбраны един
огласно и вышли из рядов.
Ч Их пятеро! Ч воскликнул Мариус.
Мундиров было только четыре.
Ч Ну что же, одному придется остаться, Ч ответили пятеро.
И снова каждый стремился остаться и убеждал других уйти. Борьба великоду
шия возобновилась.
Ч У тебя любящая жена.
Ч У тебя старая мать.
Ч А у тебя ни отца, ни матери. Что станется с твоими тремя братишками?
Ч У тебя пятеро детей.
Ч Ты должен жить, в семнадцать лет слишком рано умирать.
На великих революционных баррикадах соревновались в героизме. Невероя
тное здесь становилось обычным. Никто из этих людей не удивлялся друг др
угу.
Ч Скорее, скорее! Ч твердил Курфейрак.
Из толпы закричали Мариусу:
Ч Назначьте вы, кому остаться!
Ч Верно, Ч сказали все пятеро, Ч выбирайте. Мы подчинимся.
Мариус не думал, что еще способен испытать подобное волнение. Однако при
мысли, что он должен выбрать и послать человека на смерть, вся кровь прили
ла ему к сердцу. Он бы побледнел еще больше, если бы это было возможно.
Он подошел к пятерым; они улыбались ему, глаза их горели тем же священным п
ламенем, каким светились в глубокой древности глаза защитников Фермопи
л, и каждый кричал:
Ч Меня, меня, меня!
Мариус растерянно пересчитал их; по-прежнему их было пятеро. Затем перев
ел глаза на четыре мундира.
В этот миг на четыре мундира, как будто с неба, упал пятый.
Пятый человек был спасен.
Мариус поднял глаза и узнал Фошлевана.
Жан Вальжан только что появился на баррикаде.
Не то разведав об этом пути, не то по внутреннему чутью, не то просто случа
йно, но он проник туда со стороны улицы Мондетур. Благодаря форме национа
льной гвардии он прошел благополучно.
Дозор, выставленный мятежниками на улице Мондетур, не стал поднимать тре
вогу из-за одного национального гвардейца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17