Он думает, что его преступления забыты, но у нас не такая короткая память.
Ральф Пайк застыл в странном оцепенении. Я продолжал наблюдать за ним лишь в промежутки меж танцующими парами. Откинувшись на спинку стула, он, чуть поворачивая голову, присматривался к залу. За два столика слева от него сидел тот самый симпатичный майор, который только что стал отцом. — Вам и в голову не придет, что у него такое прошлое, — сказал Сток. — Он такой респектабельный, просто воплощение буржуазности. — Пайк посмотрел на меня и на спину Стока, обтянутую кителем. — Наверное прикидывает, не покончить ли жизнь самоубийством.
— Неужто? — удивился я.
— Не беспокойтесь, на это не пойдет. Такие люди, как он, стараются не проигрывать. Они умеют выживать, эти профессиональные живчики. Даже с петлей на шее он постарается пустить в вас отравленную стрелу.
Танцующие стали расходиться, и мы с Пайком уставились друг на друга. Он держал бокал с вином, натужно глотая его. Музыка представляла собой переложение мелодии Виктора Герберта «Шепчут деревья под ласковым летним ветром».
— Предупредите его, — предложил Сток. — Предупредите своего приятеля, что он в опасности. У вас должен быть обговоренный сигнал, и я хочу увидеть его в действии.
— Что вы такое несете?
— Очень хорошо, — восхищенно произнес Сток. Теперь Пайк заметил майора Ногина. Сток подозвал официантку: — Повторите портвейн.
— Если вы собираетесь арестовать его, — сказал я, — приступайте к делу. Не надо играть в кошки-мышки. Это садизм.
— Он убил более двухсот человек. Шестеро моих ребят попали в плен в 1945 году, и он лично пытал их. — У Стока окаменело лицо, и теперь он был не похож на самого себя — точно так же, как самая доподлинная восковая фигура не похожа на человека, которого она изображает. — А теперь ответьте на мой вопрос. — Губы Стока свела судорога ненависти, и он с трудом вытолкнул эти слова: — Вы считаете, он должен обрести свободу?
— Кажется, вы забыли, что я сам под арестом?
Он покачал головой.
— Вы ранены, но не арестованы.
— Разбирайтесь сами.
— Я могу подойти к нему и убить его. Очень медленно. — Сток явно терял самообладание. — Очень медленно, как он убивал других.
Майор Ногин выжидающе смотрел на нас, а Ральф Пайк не мог оторвать глаз от майора. Он понимал, что тот только ждет сигнала Стока.
— Вам бы лучше взять себя в руки, — посоветовал я. — Майор Ногин ждет приказа.
Музыка продолжала играть.
Мягко звезды сияют во тьме,
Розы в цвету и густой аромат,
Птицы уснули, и снится им любовь.
Пайк заговорил с официанткой, с силой схватив ее за кисть. Невозможно было не видеть, каким он обуян ужасом. Официантка высвободила руку и отпрянула от него. Ральф Пайк распространял вокруг себя атмосферу обреченности, а в такой стране, как Латвия, она тут же бросается всем в глаза. Я подумал, есть ли у Пайка латинское изречение на такой случай; может быть, bis peccare in bello non licet — на войне не позволено ошибаться дважды.
— Вы с полной серьезностью и искренностью хотите внушить мне, что такого человека следует отпустить? Теперь я жду от вас правды.
— Что такое правда, кроме набора всеобщих заблуждений? — пожал я плечами.
Над столом протянулась огромная лапа Стока и сгребла меня за грудки.
— Пуля в лоб — слишком мало для него!
Музыка выводила «В твоих объятиях все беды отступают».
— У вас есть своя точка зрения, и изложили вы ее убедительно, — отбросил я его руку. — Вы организовали все так, чтобы меня видели рядом с вами в общественном месте, где арестовали этого человека. Теперь вы меня отпустите: в конечном итоге вы хотите создать впечатление, что я купил себе свободу за его счет. Моя организация спишет меня как ненадежного человека. — Я прижал к груди ноющую руку. Она распухла как боксерская перчатка.
— Испугались? — спросил Сток, но на этот раз в его голосе не было злости. Может, он мне даже сочувствовал.
— Я так перепуган, что не отвечаю за свои действия, но в конечном итоге рефлексы несут в себе истину, коль скоро речь идет о слепой ненависти. — И с этими словами я махнул майору Ногину и стал свидетелем ареста Ральфа Пайка.
И незаметно день придет,
Нежно прижмусь к твоей груди,
Целуй меня, целуй меня снова.

Раздел 5
Нью-Йорк
А теперь он гренадер,
Пива он горшок берет.
Где же денежки его?
Все забыл, пьянь пропитой!
Колыбельная
Глава 1 5
Есть города трех видов. Существуют речные города — Лондон и Париж; есть города-набережные, как Чикаго, Бейрут и Гавана, а есть и островные города. Стокгольм и Венеция — островные. Так же, как Хельсинки и Ленинград, как Манхэттен, светящийся в ночи, как влажный палец, облепленный искринками огней. Самолет качнул крыльями, проходя над Бруклином и темными водами залива Джамайка, и плавно притерся к посадочной полосе аэропорта Кеннеди.
Его можно считать замочной скважиной, за которой открывается Америка. Стоит взглянуть в нее, и взгляду открывается сияющее великолепие страны, отполированный металл машин; ее чистота, спокойствие и уверенность. Великая замочная скважина!
Оберегая опухшую руку и дожевывая бетель, я покинул лайнер компании «Эйр Индия». Залы аэропорта заполняли торопливые толпы мужчин в стетсонах и джинсовых куртках, женщин, которые несли платья в ярких полиэтиленовых мешках. Я поймал себя на том, что тоже куда-то бегу, пока не понял, что у меня нет конкретной цели; «интересно, — подумал я, — многие ли из окружающих поддались тому же стремлению». На меня налетела женщина, нагруженная сумками и чемоданами; перед собой она толкала коляску с орущим младенцем. Из магазина вылетела другая особа в желтом комбинезоне, которая заорала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93