— Улыбнувшись, он неторопливо выпустил клуб дыма, скрывшись за его завесой. — Теперь ты знаешь, что представляет собой Сигне.
— Ты считаешь, что она выдумала эту историю, — укорил я его.
— Да нет же, черт побери. — Харви затянулся сигаретой. — Расставаясь со мной, она была расстроена куда больше, чем я, прощаясь с нею. Куда больше. — Снова пошел снег. — Самая холодная зима из всех, что мне запомнились, — поежился он.
— С твоей точки зрения, — сказал я.
Поезд опять остановился.
— Вайниккала! — услышали мы объявление о приближении последней пограничной станции.
— Давай выйдем и попьем кофе, — предложил я. — У нас есть не меньше двадцати минут, пока подцепят русский локомотив. Посидим немного за последней чашкой настоящего кофе. — Харви не пошевельнулся. — Последняя чашка настоящего кофе, Харви, — повторил я. — Последняя в жизни.
Усмехнувшись, Харви осторожно, чтобы не повредить яичную скорлупу, накинул пальто.
— Ничего смешного, — буркнул он.
Я вскинул руки, давая понять, что сдаюсь, и двинулся по коридору вагона.
— Во всяком случае, финнов пока вокруг в избытке.
Русский проводник, продолжая возиться с печкой, посмотрел на нас и улыбнулся. Харви заговорил с ним по-русски: попросил его проследить, чтобы поезд не ушел без нас, и сказал, что по возвращении мы возьмем еще чаю с печеньем.
— Чего ради ты захотел чаю с печеньем? — спросил я. — Мы же так и так направляемся в буфет.
— Можешь оставить его в целости и сохранности, — объяснил Харви. — Но старик имеет с каждой пачки небольшой навар, что позволяет ему тратить деньги в Финляндии. — И судя по бутылке «Гордона», навар не такой уж плохой.
— Это подарок, — объяснил Харви. — Он рассказал мне, что бутылку преподнес какой-то незнакомый человек.
Харви очень гордился тем, что умеет говорить по-русски.
Мы взяли по чашке кофе в большом станционном буфете, чистом, теплом и светлом. Вся обстановка вокруг носила такой стерильный скандинавский характер, что пейзаж за окном напоминал рождественскую открытку. Мы стояли под хлопьями падающего снега и смотрели, как меняют локомотив — он казался огромной зеленой игрушкой с ярко-красными колесами и красной звездой впереди. Он мягко притерся к вагонам.
— И что дальше? — спросил Харви.
— В вагоны сядут представители финской и советской таможен и иммиграционной службы, которые будут сопровождать нас в пограничной зоне. От Выборга до Ленинграда поезд, к которому подцепят еще несколько вагонов, потащит дизель.
— То есть, сев в вагон, я почувствую себя так благостно, словно я уже в России?
— Или так же отвратно, как в России, — парировал я, поднимаясь по ступенькам и заходя в вагон.
— Так же отвратно! — хмыкнул Харви. — Чем ты обладаешь таким, что недоступно жителям Ленинграда?
— Лично я — обратным билетом в Хельсинки.
Харви сделал вид, что хочет дать мне тычка, но, когда я — тоже в шутку — замахнулся на него, он торопливо прикрылся.
— Осторожнее, я кормящая мать. — Он подумал, что я забыл о его хрупком грузе, но я-то помнил о нем.
Нас ждало долгое путешествие до Ленинграда. Начало смеркаться. Снег продолжал идти, и на фоне темнеющего неба летели легкие снежинки. Харви снял пальто и устроился в углу дивана. На столике лежала белая шитая скатерть и стояла настольная лампа. Поезд тащился час за часом и, казалось, останавливался чуть ли не каждые несколько метров, пока осмотрщики проверяли буксы, подливали в них что-то черное и махали фонарями. Очередная остановка состоялась в лесу. Поляна была большой, как футбольное поле, под покосившимся навесом громоздился так и не вывезенный пиловочник. На просеке между деревьями показалась большая черная легковая машина советского производства. Она неторопливо двигалась по продавленной колее, и из-под ее колес летели щепки и ветки. Лесная дорога проходила тут ярдах в пятидесяти от путей. Машина подъехала к рельсам чуть ли не вплотную и остановилась.
— Итак, это Россия, — сообщил я Харви, включая настольную лампу, и ее желтые блики осветили отражение наших лиц на черной плоскости окна.
— Ты уверен, что на всем пути до Ленинграда так и не появится вагон-ресторан? — спросил Харви.
— Спроси у них, — посоветовал я. — Ты же тут в дружеских отношениях с начальством.
— Разве ты не собираешься втолковывать мне, что это мой последний шанс? — осведомился Харви.
— Слишком поздно. Пограничники уже в вагоне. — Я увидел их через полуоткрытую дверь; шли они по проходу так уверенно, словно им принадлежал весь поезд. Уверенным резким движением проверяющий отбросил створку дверей. — Ваши документы, — протянул руку тот, что был пониже, и отдал честь. На них были кителя и рубашки цвета хаки, темные брюки и зеленые пилотки. Сержант, отдавший честь, рассматривал паспорт Харви с таким тщанием, словно с трудом разбирая латинский шрифт. Рядом с ним возник капитан и выдернул у сержанта паспорт.
— Ньюбегин? — спросил он.
— Да, — ответил Харви.
— Следуете до Ленинграда? — Харви кивнул. — Возьмите свой багаж и следуйте за мной. — Капитан повернулся, собираясь покинуть купе. Сержант нетерпеливо щелкнул пальцами, поторапливая Харви. Похоже, что особым дружелюбием они его не жаловали.
— Я тоже выйду, — поднялся я.
— А вы останетесь в поезде, — вернувшись в купе, поставил меня на место капитан. — Мистер Ньюбегин поедет в Ленинград на машине. Вы же останетесь в вагоне. В полученном мною приказе об этом говорится совершенно четко.
Сержант втолкнул меня обратно в купе и закрыл двери. Я слышал, как в коридоре капитан приказал сержанту не приближаться к Ньюбегину и не прикасаться к нему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93