Мы вообще старались почаще вызывать товарищей с мест, зная, что, помимо указаний, они получат у нас и нечто другое, не менее важное, то, что так метко выразил Красноголовец словами, сказанными на прощание:
— У меня, товарищи, такое чувство, будто я побывал на Большой земле, в каком-то городе, где нет никаких фашистов и люди живут по-советски…
Из лагеря люди уезжали на места окрыленными.
Уже спустя неделю после отъезда Красноголовца мы начали получать из Здолбунова сводки о работе железнодорожного узла. Указывалось не только число прошедших за сутки поездов и вагонов, но и маршруты — откуда и куда следуют эшелоны, что в них перевозится: если техника, то какая и в каком количестве, если войска, то род и количество, а иногда и наименование частей.
Ценны были такие сведения для Москвы. За каждой цифрой угадывалось новое мероприятие фашистского командования. В этих сведениях мы видели картину стремительного наступления советских войск, которое успешно развивалось и в котором — так думалось нам в те минуты — есть доля и нашего труда, труда наших товарищей.
«Спасибо, — отвечала Москва. — Продолжайте интенсивную разведку».
И мы продолжали.
В Ровно, Здолбунове, Луцке и Сарнах наши товарищи кропотливо собирали все, что могло представить интерес. Люди дежурили на стратегических шоссе, дни и ночи просиживали на железнодорожных станциях, искали аэродромы, добывали карты и документы из гитлеровских учреждений.
Это был скромный патриотический подвиг десятков и сотен людей.
Но большей частью совершавшие его не только не сознавали всего значения своей работы, но и прямо ею тяготились, гордясь лишь теми своими делами, результатом которых был взорванный склад или пущенный под откос эшелон.
Мы знали, что Гнидюк и Красноголовец долго не продержатся на одной разведке, что им, как и другим разведчикам, захочется действий, плоды которых они смогут увидеть своими глазами, ощутить немедленно. И в самом деле, не прошло и двух недель, как они через нового курьера связи прислали нам письмо, в котором просили санкции на взрыв водокачки, депо, поворотного круга и ряда других уязвимых мест станции.
Согласиться с этим мы не могли: какой бы объект они ни взорвали, фашисты быстро сумеют его восстановить, а группа будет вынуждена покинуть станцию и уйти в отряд или, во всяком случае, прекратить свою разведывательную работу.
И мы ответили Красноголовцу и Гнидюку отказом.
Через две недели прибыло их новое письмо с аналогичной просьбой. На этот раз указывался большой двухколейный железнодорожный мост через реку Горынь на магистрали Здолбунов — Киев. По этому мосту, сообщалось в письме, каждые десять — пятнадцать минут проходят эшелоны на восток, к линии фронта, и на запад, в Германию, Польшу, Чехословакию. Если к станции Здолбунов поезда подходят с четырех сторон, то от Здолбунова на восток они идут по этому двухколейному мосту.
«Многие партизанские отряды и диверсионные группы пытались взорвать мост, но только теряли людей, а задачи выполнить не могли. Мы беремся произвести эту диверсию так, чтобы не навлечь на себя никаких подозрений и не понести никаких жертв», — писали в отряд Гнидюк и Красноголовец.
Мы дали согласие.
Гнидюк и Красноголовец строили план за планом. Охрана моста была исключительно сильной. На подходах с обеих сторон находились гитлеровские часовые; по углам моста были установлены пулеметные гнезда. Все пространство далеко вокруг хорошо просматривалось. С обеих сторон моста стояли бараки охранников. Трудное дело! И наконец Красноголовец с Гнидюком нашли способ, причем довольно простой.
Одной девушке, члену здолбуновской подпольной организации, был знаком тормозной кондуктор, ездивший на воинских эшелонах. Этот кондуктор пользовался у гитлеровцев доверием: он был фольксдойче. Был кондуктор к тому же горьким пьяницей, человеком без всяких устоев.
Подпольщица позвала в гости этого кондуктора, подпоила его и предложила помочь взорвать мост.
— Три тысячи марок — и будет сделано, — отвечал кондуктор.
— Каким образом?
— Как скажете, так и сделаю!
— Хорошо, три тысячи марок вы получите.
— Нет, вы мне дайте полторы сейчас, а полторы потом, когда сделаю, — потребовал кондуктор. — Я люблю, чтобы по совести! Но уговор: сделайте так, чтобы я жив остался. Рисковать собой не согласен.
— За это можете не беспокоиться.
Тормозные кондуктора имеют обыкновение ездить со своими сундучками. В них они возят продукты и необходимые вещи.
В таком сундучке и была смонтирована большая мина для взрыва моста. В нее заложили взрыватель с обыкновенной гранаты Ф-1.
При следующей встрече девушка объяснила кондуктору, что от него требуется, и вручила полторы тысячи марок.
— Выполните — получите еще три!
В очередную поездку кондуктор отправился с приготовленным для него сундучком.
Когда состав проезжал по мосту, он выдернул чеку из мины и столкнул сундучок между вагонами. Через три-четыре секунды раздался взрыв. Фермы рвануло. От взрыва и под тяжестью вагонов пролет рухнул. Восемь задних вагонов состава полетели вниз.
Взрыв наблюдали разведчики Красноголовца из засады, устроенной за километр от моста.
Три недели гитлеровцы восстанавливали мост. На дороге образовалась большая пробка, так как пользоваться приходилось только одной колеей.
Что же касается кондуктора с «совестью», то он так и не получил обещанных трех тысяч марок. То ли был ранен сам, то ли его гитлеровцы заподозрили, но в Здолбунове он больше не появлялся. Но если бы и появился, то не нашел бы той, с кем договаривался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162