Он пришел как ни в чем не бывало, словно так и полагалось, уселся за стол, попросил чаю и, если остались, то яблок, а обедать наотрез отказался: «Нет аппетита». Видно было, что устал он дьявольски.
Валя долго допытывалась, в чем дело, почему Шевчук так утомлен и расстроен, не случилось ли чего-нибудь неприятного. «Чепуха! — отвечал Михаил Макарович. — Просто набегался за день». Валя поняла, что он не хочет говорить, и перестала расспрашивать.
Шевчук просидел до десяти часов, а в десять, уже поднявшись уходить, неожиданно заявил, что опоздал всюду (туда уже поздно, а туда далеко — не успеешь) и что придется, хочешь не хочешь, остаться ночевать здесь. «Только никому ни слова».
Валя промолчала в ответ. Она просто не знала, как ей быть, и неизвестно, что ответила бы Шевчуку, если бы тут не вмешалась мать:
— Да побойся бога, Валюша! Куда он пойдет так поздно!.. Не стесняйтесь, Михаил Макарович, вот тут, на диване, можете располагаться, и спите себе сколько нужно, а если вставать вам, то скажите — я разбужу.
Шевчук вопросительно взглянул на Валю и, увидев доброе, лукавое и ободряющее выражение ее глаз, решил наконец остаться.
Евдокия Прокофьевна, мать Вали, должна была разбудить его в восемь утра, но уже в шестом часу протяжный свисток и вслед за ним выстрелы подняли всех на ноги. Валя выбежала из своей комнаты. Увидев Шевчука, она поняла, что тот все слышал.
— Сейчас узнаю, — проговорила она тревожно и, накинув пальто, выбежала наружу.
Она вернулась сразу же. Для того чтобы понять, что происходит на улице, не требовалось много времени.
— На улице жандармы, проверяют документы…
В ее голосе Шевчук не услышал упрека, которого ждал и которого так заслуживал.
Квартира оказалась под угрозой провала.
Шевчук надел плащ, взял в руки портфель, но тут же был остановлен Валей:
— Что вы! Куда вы пойдете? Сидите уж. Документы-то у вас в порядке?
Шевчук открыл портфель, вытащил оттуда несколько разных бумажек, переложил в карман. На дне портфеля лежала граната.
Жандармы не заставили себя ждать. Офицер и двое солдат торопливо вошли в комнату, принеся с собой холод. Они застали мирную картину: девушка в сером будничном платье, пожилая женщина, очевидно мать, и средних лет человек, очень прилично одетый, в очках, пили чай… Девушка сразу же заговорила по-немецки:
— Пожалуйста, пожалуйста, только закрывайте дверь поплотнее.
Офицер, высокий, стройный, с наглым взглядом бесцветных глаз, взял под козырек:
— Фрейлейн, проверка.
Солдаты уже устремились в другую комнату.
— Пожалуйста, — пригласила Валя. — Вот мои документы. Только прошу вас, поскорее — я опаздываю на службу.
— Не волнуйтесь, фрейлейн, — с холодной улыбкой отвечал офицер, — можете задержаться на несколько часов… Движения на улице нет. В рейхскомиссариате не будут на вас в претензии.
— Серьезно? — Валя весело засмеялась. — О, тогда нам действительно незачем торопиться. Мутерхен, — обратилась она к матери, — чаю господину обер-лейтенанту!
— Нет-нет, — вежливо, но настойчиво возразил тот, — у меня нет для этого времени.
— Но вы с холода!
— Если фрейлейн не возражает, как-нибудь в другой раз.
Валя с готовностью пригласила офицера заходить, но добавила, что ведь и сейчас чашка чаю заняла бы очень немного времени.
— Кто с вами живет? — спросил офицер.
— Я живу с матерью, — бойко ответила Валя. — А это, — она показала на Шевчука, — мой двоюродный брат.
— Янкевич, — почтительно, слегка поклонившись, произнес Шевчук.
Офицер смерил его любопытным взглядом:
— Документы?
Шевчук протянул свои бумажки. Достать гестаповский жетон он не решился. Офицер внимательно прочел все и, не возвращая, снова вскинул глаза на Шевчука:
— Тут сказано, что вы живете совсем в другом месте…
— Да, — вмешалась Валя. — Он зашел к нам вчера вечером, задержался, и мы с мамой оставили его ночевать…
Портфель на стуле лежал так, что Шевчук мог в любой момент выхватить гранату. Было мгновение, когда взгляд офицера задержался на портфеле. Если бы офицер вздумал обыскивать комнату, он, конечно, начал бы с этого портфеля. Этого нельзя было допустить!
— Двоюродный брат? — переспросил офицер, взглянув на Валю, затем перевел взгляд на Шевчука и наконец протянул ему документы. Это значило, что с проверкой закончено.
Когда офицер ушел, Шевчук объяснил Вале, чем вызван его вчерашний неожиданный визит, который мог так дорого обойтись им обоим. Причина была, как выразился сам Михаил Макарович, самая неуважительная: просто заскучал, захандрил, одиночество замучило — ну и не выдержал…
— И вот мне наказание, — усмехнулся он. — Именно сегодня должны были прийти с проверкой! Видно, теперь придется быть особенно начеку. Кто знает, какие еще последствия вызовет подлое предательство Науменко.
Валя и Шевчук прождали до полудня, пока не убедились, что облава снята. Тогда они вышли на улицу, тут же распрощались и пошли каждый своей дорогой.
Это был первый и последний визит Шевчука к Вале. Мы, конечно, узнали о том, что произошло, но не стали выговаривать Михаилу Макаровичу — решили, что сам он извлечет хороший урок из этого нарушения правил конспирации.
К счастью, ни Кузнецова, ни Шевчука, ни Струтинского предатель не знал в лицо, не знал их фамилий, не знал он и наших явок в городе. Но на след одной из них ему каким-то образом удалось все же навести гестаповцев. Двух товарищей — Николая Куликова и Васю Галузо — мы так и не успели уберечь от беды.
Куликов и Галузо жили в небольшом, двухэтажном доме в центре города, на Хмельной улице, Куликов до войны был сельским учителем, Галузо — агрономом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162