Давай в постельку, а?
— Ты ничего не понимаешь! Как он сказал, так и будет. Он сказал, что к лету я буду мамой близнецов!
— Помню я этот бред, — кивнула Далила. — Поэтому его этот таджик и отпустил. Он думал, что у тебя будет ребенок от этого… Сухогруза? Нет, Самосвала!
— Я тебе разве не сказала? — Ева теперь рисовала пальцем невидимые узоры на столе. — Лариска умерла в роддоме, поэтому я и приехала.
— Я очень устала, — Далила взяла Еву за руку и потащила в комнату, — давай поспим немного, просто поспим, а потом поговорим, а? Меня что-то развезло, и я плохо соображаю.
Ева подождала минут десять, лежа рядом с Далилой, оперев голову на руку. Потом осторожно встала, стараясь не шуметь, оделась и уехала в роддом.
Далила открыла глаза, как только защелкнулась дверь. Она смотрела перед собой испуганными глазами. Больше всего на свете ей хотелось быстренько побросать вещи в сумку и уехать первым поездом на юг, к сыну с бабушкой. Хорошо бы при этом потерять память на пару недель. Самым страшным и неистребимым кошмаром перед ней появлялся улыбающийся загадочно мальчик Илия, заявивший при встрече зимой, что главное место в человеке — его половые органы, что к лету Далила должна накопить побольше силенок, потому что у Евы будут близнецы, что именно поэтому его и отпустил от себя Хамид, друг Феди Самосвала, зарезанного Евой в публичном доме…
Дима Куницын посмотрел в глазок. Удивился и открыл дверь. Ольга Антоновна стояла, опустив глаза и не говоря ни слова. Дима занес ее сумку, потом взял женщину за руку, завел в квартиру и захлопнул дверь, осмотрев перед этим лестничную клетку.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он шепотом, обнял ее, быстро проводя руками по напряженному телу.
Ольга села на тумбочку для обуви и залилась слезами. Дима обдумывал, может ли у нее быть микрофон не на теле, а в сумке с вещами.
Он отвел Ольгу в комнату, посадил в кресло, принес воды в стакане и сдернул с ее лица огромные черные очки. Присвистнул и задумался. Ольга выпила водички, вздохнула, успокаиваясь, и потрогала осторожно большой синяк на скуле возле глаза.
— Как ты меня нашла? — спросил Дима, подойдя к окну и осматривая двор.
— По донесениям, — тихо, почти шепотом сказала Ольга.
— Каким еще донесениям?
— Мой муж! Он всегда нанимает наружную слежку, когда я… Когда у меня раньше были интрижки. Я это знаю. Мне все равно, я ведь никогда не вру. Я нашла эти донесения, и там был твой адрес. Есть еще какой-то адрес, улица Новаторов, но я сначала сюда.
— Твой муж следил за нами? — Дима старался говорить спокойно. — Или только за мной?
— За нами.
— Мы никогда не были с тобой в этой квартире. Значит, он следил именно за мной?!
— Какая разница! Он ведь делал это из-за меня. А если уж быть точной, то из-за себя. Его очень устраивало, что я не создаю ему проблем, ну…как это объяснить…
— Я могу тебе это объяснить. Ты не спишь с большими чинами или друзьями мужа. Ты спишь с обслугой.
Ольга вскинула на него мокрые глаза с таким удивлением, что Дима пожалел о сказанном.
— Почему ты так говоришь? — спросила она.
— Ладно, извини, могу же я ревновать, в конце концов. Послушал некоторые сплетни на корте.
— Ты говорил с этой гадиной журналисткой?! Ты спал с ней?
— Я тебя умоляю! Не надо орать и плакать одновременно, получается неувязочка. Или я тебя жалею, или ругаюсь с тобой. Я с ней не спал, так, зажал пару раз в раздевалке. Меня интересовала только ты.
Они замолчали, наблюдая медленные, плавные движения занавески у приоткрытого балкона.
— И что дальше? — спросил Дима.
— Все, что хочешь. Я буду приносить все, что скажешь. Я согласна даже на носки. — Здесь Ольга подняла на Диму глаза и, завороженная его улыбкой, не удержалась и улыбнулась сама.
— Правильно ли я тебя понял — ты хочешь жить со мной? — Дима все еще улыбался. Ольга пожала плечами.
— Ты же понимаешь, что это совсем не то, что у нас было. Я тебе нравился, потому что был интрижкой. Ты что, не читаешь романов? Нельзя менять условия игры, потому что игра на этом кончается.
— Говори про себя, — сказала Ольга, перестав улыбаться.
— Поговорим завтра. Оставайся, но у меня дела, — Дима надевал рубашку, — ключи висят в коридоре, в холодильнике есть еда. Я могу не прийти ночью домой, это нормально. — После этих слов он выдернул из розетки телефон и, подойдя к балкону, выбросил его на улицу. Ольга поняла, что он очень взвинчен.
— Зачем ты так делаешь? — Она смотрела, оцепенев.
— Не надо звонить по телефону, раз уж ты решилась на такой шаг, как уйти ко мне от мужа. Не надо обсуждать это с подругами, особенно с журналистками. И еще. Я тебя умоляю, не надо ничего говорить о любви! Ненавижу это слово.
— Я просто зашла к тебе переночевать, отсидеться пару дней, — говорила Ольга одеревеневшими губами, — потом я устроюсь сама.
Я знал, что ты все понимаешь. — Дима поднял ее из кресла и поцеловал, больно засасывая губы.
В десять вечера майору Карпелову позвонили домой и сообщили о смерти бульдога по кличке Харитон, семилетнего кобеля, принадлежавшего директору очень большого театра. Выстрел навылет в шею. Усыплен. Бубнящий голос спросил, интересуют ли майора смерти двух кошек сиамской породы, у них была общая кличка Миу-Миу, — отравление, обезьянки Клеопатры — воспаление легких, и целого выводка белых мышей с труднопроизносимыми кличками, потому как принадлежали они послу из Нигерии и были передушены неизвестным котом.
— Кто это говорит, я не расслышал? — Карпелов почти разозлился, потому что почувствовал в голосе звонившего тщательно скрываемую насмешку.
Дежурный медленно и внятно назвал себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112