Поэтому, когда вдруг из глубины лесной чащи приветливо мигнул огонек, они без колебаний свернули с тропинки и пошли прямо на него. Огонек оказался большим костром, вокруг которого виднелись силуэты людей, расположившихся на отдых. Не доходя до них, Вася, Валерик и Кюльжан остановились и начали совещаться.
— Кто эти люди, куда и зачем идут — нам неизвестно, — рассуждала Кюльжан. — Вдруг это какие-нибудь разбойники!
— Не спросись броду, лучше не соваться в воду, — сказал Вася. — Не будем сразу подходить к ним очень близко. Сперва послушаем, о чем они говорят между собой. Тем более что темно, и они нас не заметят, если мы не сунемся к самому костру.
Так они и поступили. Сели в тени ближних деревьев и стали прислушиваться к разговору незнакомых им людей.
— Говорю вам, что пустое дело вы затеяли, — услышал Вася. — Я на своей шкуре испытал, что такое этот крестовый поход. А ведь как хорошо нам расписывал о нем пустынник Пьер Амьенский! Бог, мол, так хочет, чтобы освободили гроб господень из нечистых турецких рук… Ваши святые труды будут вознаграждены богатой добычей в восточных странах… В ваше отсутствие семьи будут находиться под охраной церкви… Сервы, которые примут участие в крестовом походе, будут освобождены от власти своих господ… Ну, мы, конечно, как и вы сейчас, развесили уши. Кому же не хочется освободиться от своего синьора.
А тут еще хлеб не уродился и начался голод. Мы ели и лесные коренья и водоросли. Пекли лепешки из травы и белой глины, даже мертвечиной не гнушались… Все опухали от голода. Понятно, что когда к нам пришел этот проповедник и стал приглашать в крестовый поход, все те, кто еще был в силах двигаться, решили идти. Мы нашили на одежду кресты из красной материи и двинулись в путь. Ни оружия, ни продовольствия у нас, конечно, не было. Еду приходилось брать силой у крестьян той местности, где мы проходили. Нас была масса, и мы двигались отрядами, опустошая на своем пути все, подобно голодной саранче.
Французы еще терпели, мы ведь были «свои», но когда мы вошли во владения Венгрии, местное население встретило нас так, что мы уже думали не о том, чтобы их грабить, а как бы только унести свои головы. С трудом мы добрались до Болгарии. Там встретили нас не лучше. А что мы могли поделать? Выбор был такой: или помирать с плоду, или грабить и убивать таких же бедняков как мы сами. Часть нас погибла, а часть разбежалась. Уцелели и вернулись во Францию очень немногие. Я оказался в числе этих счастливцев. Больше никакие сказки проповедников меня не смутят. Пусть гроб господень освобождают наши рыцари. У них есть и оружие и запасы пищи.
Наступило молчание, нарушаемое только вздохами людей, видимо, обдумывающих услышанное.
— Что же нам теперь делать? — спросил кто-то. — Мы только и питали надежду на этот крестовый поход. Ну, гроб господень освободят рыцари, за добычей мы тоже не гонимся, но и так жить, как сейчас живем, сил больше нет. Жадность нашего синьора не имеет границ. Почти все время мы на него работаем. Первая работа в году начинается с Иванова дня. Мы должны косить луга, собирать сено в копны и складывать его в скирды, а потом везти на барский двор, куда укажут. Затем должны чистить мельничные канавы. Каждый приходит со своей лопатой. Потом, с лопатой же на шее, идем выгребать сухой и жидкий навое из-под скота синьора. Наступает август, а с ним новая работа. Мы обязаны барщиной и жнем хлеб на полях синьора, связываем его в снопы и отвозим к амбарам. А наш собственный урожай остается под дождем и ветром, и мы тоскуем о нем и думаем: сколько же останется от него для наших детей?
Потом подходит сентябрьский — богородичный день, когда надо нести синьору поросят. Если у меня восемь поросят, то надо отдать двух наилучших и к ним приложить плату за каждого оставшегося для себя. Затем наступает день святого Дионисия, и мы хватаемся за головы. Ведь пора вносить ценз.
А тут подходит срок уплаты за огораживание. Ведь мы не имеем права обнести изгородью свое поле, пока не внесем синьору пошлину и он не даст своего согласия.
После этого надо распахать землю синьору, засеять и заборонить ее. К рождеству надо сдавать кур, и если они недостаточно хороши, приказчик оставит в залог крестьянина. Сам не доешь, а кур для синьора выкорми как следует. Затем идет пивная повинность. Синьор берет ячмень и пшеницу с каждого. Если мы полностью не рассчитаемся, у нас заберут наших лошадей, уведут коров и телят.
Приходит вербное воскресенье — богом установленный праздник, когда нужно нести синьору пошлину на овец. На пасху мы опять пашем, сеем и бороним землю синьору. После этого надо охать и кузницу подковать лошадей, потому что пора отправляться в лес за дровами. А там наступает сенокос. Так мы мучаемся круглый год.
Кроме того, если полюбится девушка, принадлежащая чужому синьору, и ты хочешь на ней жениться — плати «кюлаж», — брачную пошлину. Умрет отец, если хочешь взять завещанное тебе хозяйство, — подавай синьору наследственную пошлину. А «рыночные», «мостовые», «паромные», «дорожные» пошлины? А платежи за помол зерна, за право печь хлеб в своей печи, делать вино собственного виноградного жома? Ведь синьор обязывает или пользоваться его мельницей, печью и виноградным жомом, конечно, за плату, или платить опять-таки за то, что решил обойтись без ого «помощи». Нет возможности выносить такое бремя! Мы готовы не то что в крестовый поход, — куда глаза глядят бежать от собственной земли.
— А еще хуже, когда наши господа начинают воевать между собою, — раздался чей-то робкий голос. — В прошлом году люди соседнего синьора вытоптали наши поля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103