— Нам даже тело не показали.
— А семья у него была? Жена, дети?
— Нет, никого. Де Сулис послал гонца к Клэрам, чтобы известить их о кончине Джеффри и о том, что незадолго до смерти тот присоединился к сторонникам короля. Заупокойную мессу по нему отслужили, все честь по чести. С домом Клэров де Сулис предпочитал ладить.
— Вроде все ясно, — лукаво заметил Кадфаэль, — но кое-чего я не пойму. Вот, например, коли все там у вас закончилось мирно, как же ты получил это увечье?
Каменщик криво улыбнулся.
— Упал, вот как. Свалился со стены в ров. Мне и прежняя-то служба не больно нравилась, а уж новая и подавно. Я решил удрать, но виду, понятное дело, не подавал — это было бы большой дуростью. Уж как они догадались — ума не приложу. Между мной и воротами вечно кто-то торчал, вот я и надумал спуститься со стены по веревке, а веревку-то взяли да и обрезали…
— И бросили тебя безо всякой помощи?
— А почему бы и нет? Мало ли бывает несчастных случаев? Одним больше, одним меньше — разница невелика. Но мне повезло. Изо рва я выполз и спрятался, а потом меня подобрали добрые люди. Нога, правда, срослась криво, но хоть жив остался, и то слава Богу.
Смерть одного человека и увечье, хладнокровно нанесенное другому, — за все это кто-то должен был заплатить. Подумав об этом, Кадфаэль тут же вспомнил и о своем долге. Хромой каменщик доверился ему и сообщил все, что знал, не требуя ничего взамен. Услышанное показалось монаху еще одним доказательством того, что справедливость в той или иной форме в конце концов непременно устанавливается, пусть это происходит не сразу и не напрямую.
— Фортрид, я хочу сказать тебе кое-что, о чем ты меня не спрашивал. Эта печать, которой воспользовались, чтобы скрепить ею изменническое соглашение, находится сейчас в Ковентри, у тамошнего епископа. А попала она к нему вот как: ее нашли среди вещей одного человека, приехавшего туда на совет и убитого неведомо кем. При нем, естественно, была его собственная печать, но, что странно, и та, которую я срисовал. Печать Джеффри Фицклэра была привезена в Ковентри из Фарингдона в седельной суме Бриана де Сулиса, и там же, в Ковентри, Бриан де Сулис был сражен насмерть ударом кинжала.
В конце галереи появился мастер Бернар, возвращавшийся к своей работе. Фортрид медленно поднялся, чтобы последовать за хозяином. На мгновение лицо его окрасила довольная, почти ликующая улыбка, но она тут же исчезла, уступив место обычному бесстрастному выражению.
— Господь не слеп и не глух, — тихо проговорил каменщик — Он все примечает и ничего не забывает. Хвала Господу во веки веков!
Тяжело прихрамывая, он зашагал прочь.
Брат Кадфаэль молча смотрел ему вслед.
Больше монаху не было резона задерживаться в приорате, ибо теперь он знал, куда следует держать путь. Найдя брата — попечителя странноприимного дома, он распрощался с ним и не мешкая отправился на конюшню седлать коня. До сих пор Кадфаэль даже не задумывался, что будет делать, когда доберется до Гринемстеда. Правда, существует немало способов проникнуть в любой замок, и порой самый простой из них оказывается самым лучшим. Особенно предпочтителен он для человека, отрекшегося от оружия и принявшего обет, обязывавший его не прибегать ни к насилию, ни ко лжи. Придерживаться правды, может быть, и нелегко, но зато это многое упрощает. К тому же даже отступнику не помешает следовать тем обетам, которые он пока еще не нарушил.
Ладный гнедой, позаимствованный монахом у Хью, застоялся в конюшне и вышел из стойла пританцовывая. Путь из Дирхэрста лежал на юг. Кадфаэль прикинул, что проехать ему придется миль пятнадцать, и решил, что Глостер лучше обогнуть стороной, оставив по правую руку. Небо затягивали тяжелые тучи, и мешкать в дороге не стоило. Вскоре плоскую, покрытую лугами равнину сменили холмы — Кадфаэль достиг гористой местности, жители которой занимались по большей части овцеводством. В здешних деревеньках торговцы шерстью скупали лучшее, самое тонкое руно. Впрочем, овцеводство и торговля несколько пострадали от боевых действий, хотя соперники в основном избегали крупных сражений и донимали друг друга набегами. Каждый стремился упрочить свое положение за счет противника — вот и Фарингдон, задуманный как опорный пункт сил императрицы, оказался теперь в составе линии крепостей короля Стефана, существенно облегчив связь между Оксфордом и Мэзбери. Как понимал Кадфаэль, несмотря на взаимное озлобление, военные действия в последнее время велись довольно вяло. Роберт Горбун был прав — ни та ни другая сторона не в силах взять верх, а стало быть, вконец истощившись, враги все равно вынуждены будут прийти к соглашению. «А могло ли, — размышлял монах, — понимание сложившейся обстановки побудить человека перейти на сторону противника? Например, я сражаюсь за императрицу вот уже девять лет и вижу, что за все это время мы ни на шаг не приблизились к победе, которая одна способна вернуть стране спокойствие и порядок. Не попробовать ли мне самому поддержать противоположную сторону да и близких людей призвать к тому же? Возможно, тогда чаша весов склонится на сторону короля и долгожданный мир наконец наступит? В этой войне все равно нет ни правых, ни виноватых, и для блага страны совершенно безразлично, кто именно одержит в ней победу — лишь бы поскорее наступил мир… Да, пожалуй, такой ход мысли возможен, хотя, конечно же, рыцарю, воспитанному в понятиях вассальной верности, весьма нелегко прийти к подобному умозаключению.
Ну а потом, когда выяснится, что переход к другому претенденту ничего не изменил? Что должен чувствовать человек, понявший:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82