Пожалуй, вот этого-то мне и не хватает», — заключил свои размышления Филипп и усмехнулся.
Он спустился со стены по узкой каменной лестнице и зашагал к часовне. Приспела пора идти к вечерне.
В этот вечер народу на службу пришло поменьше, ибо Филипп распорядился усилить охрану, а у кузнецов было невпроворот работы на кузне и в оружейной. Войдя в часовню, Фицроберт внимательно прислушался к словам псалма, который распевал брат Кадфаэль.
— …Сравнялся я с нисходящими в могилу, и стал я как человек без силы, меж мертвыми брошенный… Ты положил меня в ров преисподней, во мрак, в бездну…
«Даже здесь он не дает мне позабыть о содеянном», — подумал Филипп, но тут же сообразил, что монах не специально выбрал этот псалом, а просто-напросто читает тот, который и положено читать сегодня, шестого декабря, в День святого Николая.
— …Ты удалил от меня знакомых моих, сделал меня отвратительным для них; я заключен и не могу выйти…
Как легко поверить, что все это не случайно, и Господь явил свою волю, намеренно вложив подобающие случаю слова в уста подходящего человека. «Но нет! — твердо сказал себе Филипп, — я в это не верю. Слова сегодняшней службы всего-навсего оказались созвучными моему настроению. Совершенно случайно».
— …Разве над мертвыми ты сотворишь чудо? Разве мертвые восстанут и будут славить тебя…
«Свершится ли сие?» — задал себе молчаливый вопрос Филипп.
После вечерней трапезы Фицроберт ушел в свою комнату, взял ключи, которые хранил у себя, не доверяя даже самым надежным соратникам, и, выйдя во двор, направился к северо-западной угловой башне. Мокрый снег, от которого к утру не останется и следа, падал на камни мостовой. Караульный на башне отметил пересекавшую двор высокую фигуру, но не двинулся с места, ибо знал, кто идет, куда и зачем. Правда, этого не случалось уже довольно давно, и воин даже чуток подивился — с чего это лорд именно сегодня вспомнил о своем узнике?
Первым ключом Филипп открыл узкую, высокую дверь у подножия башни. Один воин с мечом да лучник, стоящий на пару ступеней выше и целящий поверх его головы, могли бы отстоять этот проход против целого войска. Горевший на стене факел выхватывал из темноты несколько витков лестницы, которая вела и наверх, и вниз, в подземелье. Даже вентиляционные шахты, наклонно прорезавшие толщу каменных стен и заканчивавшиеся крохотными, забранными решетками окошками, выходили не наружу, а во внутренний двор. Если бы узник каким-то чудом ухитрился сбить оковы, втиснуться в узкий каменный лаз и выбраться наружу, он тут же был бы схвачен и снова ввергнут в заточение. Спустившись вниз, Филипп вставил второй ключ в замок другой двери, тоже узкой, но низенькой. Ключ повернулся легко и бесшумно — замки в Масардери содержались в таком же порядке, как и все остальное. Войдя в подвал, он не потрудился закрыть за собой дверь. Подземная темница была вырублена в толще скалы на глубине, равной половине высоты стены. Она была достаточно просторна для того, чтобы бдительный тюремщик мог оставаться вне пределов досягаемости прикованного к стене узника. Из наклонных лазов, прорезавших толщу камня и заканчивавшихся зарешеченными окошками, тянуло прохладой. В темнице было довольно холодно, но сухо. На консоли, намертво вделанной в стену, горела толстая свеча, расположенная так, чтобы ее не задувал поток воздуха из ближайшего лаза. Рядом стояла наготове новая свеча, ибо та уже догорала. Консоль находилась вблизи от плоского каменного уступа, застеленного тюфяком.
При первом повороте ключа сидевший на постели человек напряженно выпрямился и устремил взгляд к двери. То был Оливье Британец.
— Ты даже не хочешь поприветствовать меня, — промолвил Филипп, переступая порог. — Странно, ведь мы так долго не виделись. — Он приметил, что свеча стала оплывать из-за сквозняка, и плотно закрыл дверь. — Я, признаться, совсем тебя забросил.
— Добро пожаловать в мои покои, — с холодной иронией произнес Оливье. Звуки двух голосов отдавались в каменной пещере слабым эхом, словно некто третий присутствовал при разговоре, все внимательно слушал и порой вставлял замечания. — Сожалею, достойный лорд, что не могу предложить тебе подобающего угощения, но ты, наверное, уже отобедал.
— Так же как и ты, — с улыбкой отозвался Филипп. — Я знаю, что подносы возвращаются отсюда пустыми, и рад тому, что ты не потерял аппетита. Желание поддерживать телесные силы свидетельствует о твердости духа. Раз ты не отказываешься от пищи, стало быть, лелеешь надежду рано или поздно убить меня… О, молчи. Не говори ничего, не надо. Желание твое вполне объяснимо, но боюсь, что ему еще не приспело время исполниться. Так что посиди спокойно и дай мне посмотреть на тебя.
Некоторое время он молча взирал на своего узника, выдерживая ответный вызывающий взгляд неистовых, золотисто-ирисовых, словно у ястреба, глаз. Оливье был строен, худощав, но преисполнен внутренней силы. Очи его сверкали, выдавая сжигавшие этого человека гнев, ненависть и обиду. И эти чувства были взаимны. Эти двое были под стать один другому и в дружбе, и во вражде.
Для узника Оливье содержался вполне пристойно: одет был аккуратно, имел тюфяк и одеяло. Для поддержания чистоты и отправления естественных надобностей его снабдили каменным горшком и кожаным ведром. Свечу пленник мог гасить или зажигать по своему усмотрению, ибо ему оставили кремень, огниво и трут. Огонь в руках узника, конечно же, опасен, но камень зажечь невозможно, а поджигать собственную постель, чтобы сгореть вместе с нею, ни один человек, пребывающий в здравом уме, не станет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82