Моему Францу не было равных. В труднейших обстоятельствах он не раз выручал меня. Он был, правда, очень жадным, но не смотря на это, я любил его. Вы мне подходите.
— Вы мне льстите!
— Нисколько. Я говорю так, как есть: вы умны, энергичны, находчивы.
— Итак, вы согласны?
— Без сомнения.
— И я теперь при вас?
— С этого вечера.
— Сеньор, — вскричал монах, швырнув четыре пустых бутылки в окно, — если верно то, что упавший стакан непременно разбивается, то также верно, что я упаду к вашим ногам, если увижу этих проклятых де ла Герш и Шофонтена с веревками на шее и со связанными руками! Один — вам, другой — мне!
— О! Так ты их тоже ненавидишь?
— Посмотрите, на моей груди огромный шрам. Его нанес кинжалом один из них. Надо ли говорить о том, что я не забуду человека, который меня ранил!
— Скажи мне свое имя!
— Матеус Орископп!
— За дело, Матеус, и, если ты будешь служить мне верой и правдой, скоро не будет в Германии капитана, более богатого и преуспевающего, чем ты!
7. Хор монахов
Закончив трапезу, Жан де Верт забеспокоился; он думал, что его новый слуга не сможет встать после такого сытного обеда. Какого же его было удивление, когда капуцин вскочил из-за стола с быстротой кошки, а в это время последний кусок мяса и последний стакан вина исчезли в его животе. Но по его виду можно было сказать, что Матеус питался одним хлебом и водой. Он остался таким же бледным, как и был.
— Теперь я хочу денег! — произнес он звонким голосом. Жан де Верт положил свой кошелек на стол.
— Вот, возьмите столько, сколько нужно.
— Я беру все! — ответил Матеус, пряча золотые монеты в карман. — Вот что закроет глаза и откроет уши отца Инносента.
— А, его зовут Инносент, того хозяина таверны, о котором ты мне говорил?
— Он всегда окажет услугу ближнему.
Матеус уже открывал дверь, когда Жан де Верт схватил его за руку:
— Что мне будет залогом твоей верности?
— Вот это, — ответил капуцин, положив руку на шрам, оставшийся от кинжала Рено, — и исповедь, которую я вам доверил. Самой её малой части хватило бы, чтобы очернить любого честного человека.
— Иди! — вскричал баварец.
Через час хорошо одетый всадник с двумя слугами, державшимися почтительно в отдалении, выехал из Магдебурга. Это был Матеус Орископп, путешествовавший, как дворянин.
Проезжая мимо дома графа де Паппенхейма, он увидел на верхнем этаже свет, а потом услышал в тишине наступившей ночи высокий мелодичный голос, певший Давидовы Псалмы. Не в первый раз Матеус слышал этот мелодичный голос, он ему напомнил таверну «Мальтийский крест» в пригороде Бергейма. Элегантные фигуры двух мужчин вырисовывались на фоне освещенного окна.
— Пойте, пойте, — прошептал Матеус. — Посмотрим, как вы скоро запоете!
И он исчез в темноте.
Арман-Луи и Рено е могли больше задерживаться около м-ль де Сувини и м-ль де Парделан. К мысли о скоро разлуке примешивалось чувство страха, что они оставляют девушек в руках ужасного человека, который к тому же был их врагом. Как бы лояльно он к ним не относился, они были его пленницы. На что они смели надеяться? Рено кусал свои усы, с его губ готовы были слететь слова возмущения. Арман-Луи в это время ходил по комнате взад-вперед большими шагами. Безмолвный и бледный от отчаяния, он смотрел в небо.
— Побеждены! — повторял, не переставая, Рено.
— И обе, — узницы! — повторял Арман-Луи.
Шли часы, и самые невероятные идеи рождались в их умах. Адриен и Диана казались более выдержанными и спокойными, чем мужчины.
— О! Чего вы боитесь? — говорила мадемуазель де Сувини уверенным голосом. Вы не можете сомневаться в том, что мое сердце может измениться. Моя жизнь до этого — это цепь испытаний. Считаете ли вы меня неспособной перенести новые? Мое сердце готово ко всему и я останусь верна имени, которое ношу. Через несколько месяцев, быть может, мы снова увидимся. Нам останется впереди ещё много лет, чтобы быть вместе. Выше голову, друг мой, и надейтесь на лучшее! Бог, вырвавший меня из лап мадам д`Игомер, снова поможет мне. Я надеюсь на Его милость. Придет день, когда воспоминание о Магдебурге станет для вас историей. Это останется в прошлом. Дайте мне вашу руку, Арман-Луи, и вручите свою судьбу провидению. Оно не ошибается!
Диана в это время говорила о том же с Рено, но с иронией, отличавшей её характер от характера сестры.
— Разве вы теперь не тот человек, которого я знала когда-то, воин, любящий опасности и готовый бежать навстречу приключениям? Не исчезла ли, случайно, ваша преданность Швеции? Ваша шпага и ваш кинжал ещё в состоянии сражаться? Вы полагаете, что не готовы перенести несколько недель нашей разлуки? Говорите, мосье, говорите, и если вы хотите, чтобы я впала в отчаяние, то дайте мне время поплакать. Я думала о вас, как о суровом человеке. Я прошу вас, оставьте это мнение при мне, а то сейчас вы похожи на опавший лист, дорожащий при малейшем ветерке. А быть может, вы боитесь потерять память подобно ребенку, теряющему игрушку? Вы принимаете меня за огонь, который может исчезнуть, и у вас не будет сил закричать: «де Шофонтен, в погоню!»
Рено поклялся, что тысячи лет, проведенные вдали от м-ль де Парделан, не поколеблют его чувств. Арман-Луи, со своей стороны, благодарил Адриен за то, что она вселила в них надежду и решимость. Момент прощания неумолимо приближался.
…Армия-победительница графа Тилли покидала останки Магдебурга. Завтра она должна была начать компанию против армии Густава-Адольфа. Паппенхейм лично сообщил им об этом. Час разлуки приближался. Шофонтен и де ла Герш об этом знали и были к этому готовы. Узнав обо всем, сердца их чуть не остановились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178