Вы могли бы перевернуть весь мир… если бы знали как. Я говорю не о тебе, Джиневра, а о других итальянских женщинах, которые, увы, слишком мало на тебя похожи.
Эти последние слова услышала неожиданно появившаяся Зораида, которая принесла круглую корзинку с фруктами, пшеничными лепешками, медом и другими вкусными вещами. Корзинку она держала в левой руке, а в правой несла графин с белым вином. Одежда ее была скроена по западной моде; однако в выборе ярких цветов и в причудливом их сочетании сказывался вкус тех варварских стран, откуда она была родом. Голова ее, по восточному обычаю, была обвита повязкой, концы которой свисали на грудь. У нее были те высокие брови, тот орлиный взгляд, та смуглая, чуть золотистая кожа, которые сохранились у народов, живущих близ Кавказа. В самой ласковости Зораиды порою проступала дикая натура, — с ее смелой прямотой, свободной от всяких условностей.
Она остановилась, глядя на Этторе и Джиневру, и сказала на итальянском языке с легким иностранным акцентом:
— Ты говорил о женщинах, Этторе? Я тоже хочу послушать.
— Вовсе не о женщинах, — возразила Джиневра. — Мы говорили о танце, в котором нам, женщинам, придется играть жалкую роль.
Эти загадочные слова еще более возбудили любопытство Зораиды, и Этторе повторил ей то, что уже прежде рассказал Джиневре.
Молодая девушка несколько минут помолчала, раздумывая; потом сказала, покачав головой:
— Я вас не понимаю. Столько гнева, столько шума из-за того, что французы выказали вам свое неуважение! Но разве они не проявили его на деле, когда вторглись в вашу страну и стали пожирать ваш хлеб и выгонять вас из ваших домов? Разве не проявили его и испанцы, которые явились в Италию и делают то же самое? Олень не выгонит льва из его логовища, но лев выгонит оленя и пожрет его.
— Зораида, мы не у варваров, где только сила решает все. Мне пришлось бы слишком долго тебе объяснять, какие права имеет французская корона на наше королевство. Ты должна знать только, что оно — лен святой церкви. А это означает, что церковь — его владычица и, как владычица, она и пожаловала его около двухсот лет тому назад Карлу, герцогу Прованса, от которого его унаследовал христианнейший король.
— Чудеса! А церкви-то кто его подарил?
— Церкви его принес в дар французский воин, Ребер Гискар, овладевший им силою оружия.
— Теперь я понимаю еще меньше, чем прежде. Та книга, которую мне дала Джиневра и которую я прочла очень внимательно, разве ее написал не Исса бен Юсуф?
— Он.
— Разве там не сказано, что все люди созданы по образу и подобию Божию и грехи их искуплены Его кровью? Я понимаю, что среди христиан есть такие, которые, злоупотребляя силой, становятся господами над имуществом и жизнью себе подобных. Но как это злоупотребление может стать правом, которое передается от сына к сыну, — я не понимаю.
— Не знаю, — отвечал Этторе, улыбаясь, — действительно ли ты не понимаешь или же понимаешь слишком хорошо. Но подумай, что сталось бы без этого права с папами, императорами и королями? А без них — что сталось бы со всем миром?
Зораида пожала плечами и ничего не ответила, Она стала выкладывать угощение из своей корзины на одну из скамей, покрыв ее чисто выстиранной скатертью.
— Ну вот, — сказал Этторе, чтобы отвлечь Джиневру от тех мыслей, которые он читал на ее лице, — будем веселиться, пока можно, и пусть все в мире идет своим чередом.
Они весело принялись за еду.
— Пословица говорит, — продолжал Фьерамоска, — что нельзя вспоминать о мертвых за столом, так забудем же и о поединках. Поговорим о чем-нибудь приятном. Скоро у нас будет праздник. Синьор Гонсало объявил турнир, бой быков, театр, комедии, балы; обеды. Вот будет веселье!
— Что это значит? А французы? — спросила Джиневра.
— Французы тоже приедут. Им было предложено перемирие, и они не будут настолько неучтивы, чтобы его не принять. Великий Капитан будет праздновать приезд своей дочери, донны Эльвиры; она ему дороже всего на свете, и он хочет, чтобы веселье било ключом.
Тут посыпались бесконечные расспросы обеих женщин, и Этторе, как мог, старался удовлетворить их любопытство своими ответами. Читатель догадывается, каковы были вопросы.
— Красива ли она? Говорят, красавица: волосы как золотая пряжа.
— Приедет через несколько дней.
— Она оставалась в Таренте, потому что заболела, а теперь, когда выздоровела возвращается к отцу.
— Еще бы он ее не любил! Подумайте, ведь он сделал ради нее то, чего никогда не сделал бы ради себя. Вы, может быть, слышали, что в Таренте испанские войска взбунтовались, потому что им не платили. Иниго говорил мне, что Гонсало чудом остался жив: все эти дьяволы напали на него со своими пиками. Некий Исиар, капитан пехоты, когда Гонсало кричал, что у него нет денег, сказал ему громко и в самых грубых и непристойных выражениях, что его дочь (простите меня) могла бы добыть их для него, Гонсало промолчал. Волнения прекратились, и к вечеру все успокоилось. Утром люди встают, выходят на площадь — и что же они видят? Капитана Исиара, который болтается на веревке под окном своей комнаты. А у тех, кто наставлял Гонсало пики в грудь, даже волос с головы не упал. Видите, как он любит свою дочь.
За разговорами они не заметили, как сгустились сумерки.
— Пора уходить, — сказал Фьерамоска.
Он встал и в сопровождении обеих женщин медленно направился к лестнице. Джиневра спустилась вместе с ним к подножию скалы, Зораида осталась наверху; Этторе крикнул ей прощальные слова, когда входил в лодку, но она еле кивнула в ответ и исчезла.
Этторе, не придавая этому значения, сказал Джиневре:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103