Едва он это сделал, вернулась Медея и стала уговаривать мужчин поскорее садиться на корабль и взять ее с собой; в это время на Вавилонской земле раздались звуки труб, кимвалов и разных других мавританских инструментов, и затем из глубины сцены выехал молодой всадник в одежде сарацина и вызвал Ясона на бой; тот принял вызов и несколькими ударами поверг своего противника. Но только Ясон и друзья его собрались взойти на корабль как появился Эет со свитой, увидел, что дочь бежит с чужеземцами, а сын Абсирт лежит убитый, и приказал схватить аргонавтов. Тогда Медея пустила в ход свои волшебные чары; на сцене стемнело, и люди в странных одеяниях, изображавшие адских духов, с факелами в руках, подожгли Вавилон и похитили царя и всех его придворных, в то время как в глубине сцены аргонавты отправлялись в обратный путь. Этим закончилось представление.
Пусть те читатели, которые слишком уж кичатся изысканностью современного театра, не забывают, что успех некоторых нынешних спектаклей строится на умении так искусно повернуть ход пьесы, чтоб в конце ее зритель непременно увидел либо пожар, либо развалины, либо Олимп, либо Тартар, — но это вовсе не новинка, придуманная теперь, а давно известный театральный прием, который еще в шестнадцатом веке высоко ценила публика.
Общество перед которым в тот вечер был разыгран этот спектакль, частично состояло из людей не лишенных образования; однако зрелище им понравилось, — по крайней мере это можно было заключить по их поведению. И впрямь, представление было более чем удачным, если принять во внимание, каковы были актеры и сцена, на которой они выступали. Но другие приглашенные, которые по своему низкому званию не могли присоединиться к знати и рыцарям, наслаждались зато во дворе иным зрелищем и выражали свое одобрение более шумно. Несколько испанских солдат добились разрешения сыграть на свой лад одну из испанских комедий. Они соорудили во дворе из досок и холстов нечто вроде театра, потратили немало дней на репетиции, стараясь изо всех сил хорошенько выучить и сыграть свои роли, и наконец показали зрителям столь дорогую испанскому сердцу комедию под названием «Las mocedades del Cid»: что означает, если перевести дословно: «Мальчишества Сида», а речь в ней идет о юных годах героя. После этой комедии, если на то хватит времени, они еще собирались сыграть sainete в качестве petite piece , как называют французы такие произведения.
В то время как в замке начался описанный нами спектакль, во дворе также началось представление. Народу собралось несметное количество; тут были и воины различных званий, вплоть до солдат, и горожане и торговцы, и всевозможный мелкий люд. Аристократы этого сборища удобно разместились у самых подмостков; подальше находились лица более низкого происхождения и победней на вид; позади всех теснились уличные мальчишки и оборванцы. Доступ во двор был открыт всем, и поэтому толпа собралась огромная; если не отовсюду было одинаково хорошо видно сцену, то зрители, разместившиеся подальше, вознаграждали себя тем, что галдели, орали, свистели и вызывали презрительные гримасы других, сидевших ближе к актерам; с разных концов двора то и дело раздавались бесполезные окрики «тише», которые не только не останавливали, а еще больше подзадоривали крикунов. Среди всего этого люда, жаждавшего развлечься, вертелся человек, заметно выделявшийся лицом и всеми повадками из окружающей толпы, несмотря на явную бедность и убогую одежду. По встревоженному, озабоченному виду, с которым он толкался среди зевак, можно было сразу догадаться, что он явился совсем не с целью повеселиться. Это был Пьетраччо; он беспрепятственно добрался до замка Гонсало, чтобы убить Валентино и предупредить Фьерамоску об опасности, грозившей Джиневре, но совершенно растерялся, когда внезапно очутился среди всей этой сутолоки и понял, как нелегко ему будет найти нужных людей. Читатель, возможно, удивился тому, что — убийца, за голову которого было назначено вознаграждение, осмелился явиться в город, рискуя попасть в руки стражи; и действительно, если бы общество того времени походило на наше, это было бы величайшей опрометчивостью. Но в те времена не было еще законов и полиции, бдительно охраняющих наш покой; поэтому Пьетраччо, когда поутихло волнение, вызванное убийством подесты, находился в Барлетте (тем более ночью) в такой же безопасности, как в чаще леса, среди своих. И, хотя его ожидали большие трудности на пути к задуманному, он настолько привык к подобным переделкам и так пылал жаждой мести, что никакие препятствия не могли его остановить. Не будем же о нем беспокоиться и вернемся лучше к главным действующим лицам нашего рассказа. Было уже около восьми часов вечера, Когда гости по окончании представления вернулись в пиршественный зал, убранный теперь уже по-иному для предстоящего бала и сверкающий огнями бесчисленных восковых свечей, горевших в огромных канделябрах и великолепных люстрах, подвешенных к своду. Оркестр, как и во время обеда, помещался высоко над залом, на хорах. Музыканты занимали только одну сторону хоров, а на другую пробралось множество разного люда, которому не терпелось хотя бы поглазеть на веселье, если уж ему не дано было в нем участвовать.
Гонсало со своими гостями и дамами сидел на возвышении под свисающими со стены знаменами. Как только все собрались в зале, герцог Немурский поднялся и открыл бал, пригласив на танец донью Эльвиру.
Когда они кончили танцевать и девушка вернулась на свое место, Фьерамоска, учтивый, как всегда, предложил ей руку и заранее попросил извинения за то, что он неопытный танцор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103