Это мой последний приказ, и не советовал бы вам нарушать его. В первую очередь это касается вас, доктор. Вы поняли?
– Вполне, – сказал Валентин.
– Вот и отлично. Вопросы есть?
– Есть, – сказал Валентин. – Вы все хорошо обдумали?
– Да, доктор, да... Я все хорошо обдумал.
41
Два дня я шел с утра до вечера, и на третье утро вышел к устью Илыча, и пошел вниз по реке, к Изныру.
Сергей предполагал, что в это время там должны быть рыбаки и они доставят меня на Шижим, где были кордон и рация.
Но на Изныре я никого не нашел, и это было очень неприятно – до Шижима оставалось около сорока километров, а ноги у меня были стерты до крови, и я подумал, что понадобится еще дня три, чтобы добраться до Шижима... Я пошел дальше, а на следующее утро меня подобрала лодка с кордона, и через два дня я был в Троицке.
Но прошло еще три дня, а мы никак не могли вылететь на Шантым – все время стояла плохая погода. Четвертый день выдался как будто ясным, и, хотя солнце скрылось за облаками, мы все-таки вылетели.
Вертолет вел Калитин, отчаянный лихач и кутила. Про него кто-то сказал: «Уж если Калита не сможет сесть на таком пятачке, то и всевышнему там обеспечена посадка в лужу».
До Шантыма мы летели полтора часа, и погода становилась все хуже и хуже, и, когда надо было сворачивать к хребту, мы увидели только черные тучи и дождь над самой тайгой, и пришлось вернуться в Троицк.
И я еще два дня сидел в затопленном грязью городишке. На третий день я проснулся в четыре часа утра и посмотрел в окно. Небо было мутное, и грязное, и очень низкое, и ясно было, что полет не разрешат, но я все-таки встал и отправился на метеостанцию. Разумеется, там мне сказали «нет», и я вернулся в общежитие и опять лег, но уснуть не удавалось, и я дождался восьми часов и пошел в столовую.
Я доедал скверные рыбные котлеты, когда вошел Калитин и сел за мой столик.
Он кивнул на окно:
– Ну, что скажешь?
– Что сегодня тринадцатый день, как они ждут помощи.
Калитин сердито громыхнул стулом и пошел выбивать чеки.
После завтрака я потолкался в зале ожидания и пошел в диспетчерскую. Там был только Калитин. Он удобно устроился на мягком диване и просматривал древнюю замусоленную подшивку «Крокодила». Меня он как будто и не заметил.
Я стал смотреть в окно и тихонько барабанить пальцами по столу. Потом посмотрел на Калитина. Он отшвырнул журнал и поморщился.
– Слушай, друг ты мой разлюбезный, шел бы отсюда куда-нибудь подальше, а? Не висни ты у меня над душой – мне и без тебя тошно. Пойми, наконец, что я не бог, а всего-навсего уездный вертолетчик...
– Я же ничего не говорю тебе.
– Не говоришь! – вскипел Калитин. – Да ты просто орешь своими диоптриями! Ведь с твоей рожи можно писать икону Пафнутия Громовержца и выставлять для устрашения в датский парламент!
– А почему в датский? – спросил я.
Он озадаченно посмотрел на меня.
– А черт его знает... Ты думаешь, в Дании парламента нет?
– Не знаю.
– Тогда какого дьявола спрашиваешь, – огрызнулся он и снова уткнулся в журнал. А через минуту, взглянув на меня, он вскочил с дивана, высунул голову за дверь и рявкнул:
– Механик! Механик, чтоб тебя...
Механик явился через десять секунд.
– Немедленно приготовить машину к полету!
– Но... как же погода? – робко спросил механик.
– Какая там, к чертовой матери, погода! – рассвирепел Калитин. – Где ты видишь погоду? И кто тебе сказал, что на этом паршивом Севере бывает погода?! Выполняйте приказание!
– Слушаюсь! – вытянулся механик.
– А ты чего сидишь? – накинулся Калитин на меня. – Или ждешь, когда начнется всемирный потоп? Собирайся, да поживее!
– Слушаюсь, – сказал я, стараясь скрыть улыбку.
Едва мы поднялись в воздух, как земля исчезла и остался только рев двигателя и что-то белое и мокрое за стеклами кабины. Я так и не понял, каким чудом Калитин вывел машину точно на устье Шантыма, – я знал, что вертолет не приспособлен для слепых полетов. Мы сделали круг, и перешли на бреющий полет, и медленно скользили над самой рекой, черной и гладкой сверху. Машина казалась легкой и послушной, но я видел очень прямую спину Калитина и его затылок и чувствовал, насколько это тяжело – вести вертолет вот так, едва не задевая вершины деревьев. И вдруг вертолет выпрыгнул из этой мглы прямо на солнце, и оказалось, что впереди нет ни одной тучи, и через несколько минут я увидел наш лагерь.
МИ-1 с трудом присел на узкую галечную отмель, ступив одним колесом в воду и чуть наклонившись, и я открыл дверцу и выпрыгнул из кабины, не дожидаясь, когда остановится двигатель.
Шесть человек встречали меня.
Сергей стоял у палатки, тяжело навалившись всем телом на палку, словно боялся, что земля вырвется у него из-под ног.
Я сказал ему: «Идем, надо торопиться», – и взял его под руку, но он молча отстранился и сам пошел к вертолету. И уже в кабине приказал мне:
– Если будет трудно, возвращайся. И если станет совсем плохо, брось все, – он с озлоблением выругался, – и возвращайся, даже если тебе покажется, что ты у цели.
– Хорошо, – сказал я ему. – Я вернусь. Из Хулимсунта.
Пять человек стояли поодаль и смотрели на нас, но никто не подходил ближе.
– Надо лететь, – сказал Калитин.
– Сейчас, – сказал я и снова повернулся к Сергею. – Возьмешь с собой Тиунова, он мне не нужен.
Сергей внимательно посмотрел на меня и кивнул. Я подошел к Вальке:
– Быстро собирайся, полетишь вместе с шефом.
Он растерянно взглянул на меня и не нашел, что сказать.
– Ну, живее. Не тяни время. Я и так знаю, что ты ждешь не дождешься, когда выберешься отсюда, – добавил я со злостью.
Он исподлобья смотрел на меня.
– А почему это я должен лететь с ним?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65