ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Никогда.
Томас потрогал пальцами оконное стекло. Холодное.
Что же он никак не заснет? Обычно спит хорошо.
А сегодня нет.
Томас волновался за Джулию. Вообще-то он всегда за нее немножко волнуется: на
то он и брат. Но сегодня он волновался не немножко. Сегодня он волновался очень.
Это началось еще утром. С самого утра ему стало как-то чудно. Не в смысле
весело, а в смысле странно. В смысле страшно. Он почувствовал, что Джулии грозит
беда. Томас встревожился и решил ее предупредить. И "протелевизил" ей про беду.
Говорят, картинки, музыка и голоса попадают в телевизор по воздуху. Томас сперва
думал - вдруг знают, что он глупый, и считают, что он поверит любой чепухе. Но
Джулия сказала - правда. Вот Томас иногда и телевизил ей свои мысли. Раз можно
посылать по воздуху картинки, музыку и голоса, значит, и мысли можно. "Берегись,
Джулия, - телевизил он. - Будь осторожна: может случиться несчастье".
Если Томас кого и чувствовал, так это Джулию. Он точно знал, когда она
радуется, когда грустит. Если она хворала, Томас, скорчившись, ложился на
кровать и хватался за живот. И еще он всегда угадывал, когда она его навестит.
И Бобби он чувствовал. Но не сразу. Вначале не получалось. Как в тот раз,
когда Джулия впервые привела к нему Бобби. А потом все лучше, лучше. И теперь он
чувствует Бобби почти так же, как Джулию.
Он и других чувствует. Дерека, Джину - она тоже даун, живет тут, в интернате.
Потом еще одну приходящую сиделку. И еще двоих из тех, кто присматривает здесь
за больными. Но их он чувствует слабо, а Бобби и Джулию - очень хорошо.
Наверное, кого сильнее любишь, того лучше чувствуешь. И знаешь о нем больше.
Случалось, Джулия за него переживала, и Томас очень-очень хотел ей сказать:
"Я знаю, ты беспокоишься, но у меня все в порядке". Сестра услышит, что он ее
понял, и обрадуется. Но как ей сказать? Трудно же объяснить, как и почему он
иногда чувствует людей. Да он и не хочет никому рассказывать, а то подумают, что
он глупый.
Сам-то он знает, что глупый. Не такой глупый, как Дерек, но все равно. Нет,
Дерек добрый, с Дереком ему повезло, что они в одной комнате. Добрый, но
замедленный. Это их так называют вместо "глупые", когда они поблизости. Джулия
никогда его так не называет. И Бобби тоже. А другие называют. Как будто он не
поймет. А он понимает. У него что-то там такое замедленное. Что - он не
разобрал, а "замедленный" - разобрал. Глупым быть так не хочется, но ведь его
никто не спрашивал. Он и самому Богу телевизил: пусть сделает так, чтобы Томас
перестал быть глупым. Но Бог или хочет, чтобы Томас навсегда остался глупым, - а
почему? - или просто не слышал Томаса.
Вот и Джулия не слышит. Томас каждый раз узнает, когда его услышали. Джулия -
ни разу.
Зато иногда его мысли доходят до Бобби. Чудно. Не в смысле смешно, а в смысле
странно. В смысле интересно. Томас телевизит Джулии, а слышит его Бобби. Ну, как
сегодня утром. Когда он телевизил Джулии:
"Может случиться несчастье, Джулия. Идет большая беда".
А Бобби и услышал. Не оттого ли, что Бобби и Томас любят Джулию? Томас не
знает, но Бобби услышал, это точно.
Стоя в пижаме у окна, Томас вглядывался в недобрую ночь. Где-то рыщет Беда.
Томас ее чует: у него кровь начинает булькать, а кости зудят. Беда еще далеко,
до Джулии не добралась. Но подкрадывается.
Сегодня, когда приходила Джулия, Томас хотел ей рассказать про Беду. Но как
рассказать, чтобы поняли? Станешь говорить; и получится глупо. Джулия и Бобби и
так знают, что он глупый, но напоминать им еще раз не хочется. Только откроет
рот рассказать про Беду, а слова не слушаются. Он их в голове выстроит как надо
и уже собирается говорить, а они раз - и в кучу. Никак на место не вернешь. Вот
он и молчал. А то все будут думать, что он глупый-преглупый.
И как рассказать, что такое Беда? Может, человек? Страшный такой. Хочет
навредить Джулии. И да и нет: человек, но не только. Томас так чувствует. И от
этого "не только" пробирает озноб изнутри и снаружи. Как будто стоишь на зимнем
ветру и ешь мороженое.
Томас поежился.
Чувствовать Беду неприятно. А лечь в постель и перестать чувствовать нельзя:
он должен все хорошо знать про Беду, а то не сумеет предупредить Джулию и Бобби,
когда Беда будет близко.
За его спиной Дерек что-то бормотал во сне.
В интернате тихо. Глупые спят. Все, кроме Томаса. Ему иногда нравится не
спать, когда все спят. И он тогда вроде как умнее всех: видит то, чего никто не
видит, знает то, чего никто не знает. Потому что все спят, а он нет.
Прижимаясь лбом к стеклу, Томас упорно разглядывал пустоту ночи.
Надо спасти Джулию. И он мысленно тянулся в пустоту. Дальше, дальше.
Чувствовал изо всех сил. Прислушивался к бульканью крови, к зуду костей.
Удар. Из темноты на него налетело что-то огромное, злючее-страшучее. Как
волна, сбило с ног. Томас плюхнулся на попу возле кровати. И все. Больше он Беду
не чувствовал. Но сердце так и прыгало от страха: ух, какая большая и мерзкая! С
трудом переводя дыхание, он принялся телевизить Бобби:
"Беги, удирай, спасай Джулию! Беда идет, Беда! Беги! Беги!"
Глава 23
Сон был озарен звуками "Лунной серенады" Глена Миллера. И как всегда во сне,
знакомая мелодия звучала как-то непривычно. И обстановка, которая окружает
Бобби, как будто знакомая - и как будто он ее в первый раз видит. Да это же
бунгало на побережье! То самое бунгало, где они поселятся, когда бросят работу.
Чуть касаясь темного персидского ковра, Бобби вплыл в гостиную, медленно
пролетел мимо удобных обитых кресел, огромного мягкого дивана с округлой спинкой
и толстыми подушками, мимо рульмановской горки с бронзовой отделкой, мимо лампы
в стиле арт деко и переполненных книжных полок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Томас потрогал пальцами оконное стекло. Холодное.
Что же он никак не заснет? Обычно спит хорошо.
А сегодня нет.
Томас волновался за Джулию. Вообще-то он всегда за нее немножко волнуется: на
то он и брат. Но сегодня он волновался не немножко. Сегодня он волновался очень.
Это началось еще утром. С самого утра ему стало как-то чудно. Не в смысле
весело, а в смысле странно. В смысле страшно. Он почувствовал, что Джулии грозит
беда. Томас встревожился и решил ее предупредить. И "протелевизил" ей про беду.
Говорят, картинки, музыка и голоса попадают в телевизор по воздуху. Томас сперва
думал - вдруг знают, что он глупый, и считают, что он поверит любой чепухе. Но
Джулия сказала - правда. Вот Томас иногда и телевизил ей свои мысли. Раз можно
посылать по воздуху картинки, музыку и голоса, значит, и мысли можно. "Берегись,
Джулия, - телевизил он. - Будь осторожна: может случиться несчастье".
Если Томас кого и чувствовал, так это Джулию. Он точно знал, когда она
радуется, когда грустит. Если она хворала, Томас, скорчившись, ложился на
кровать и хватался за живот. И еще он всегда угадывал, когда она его навестит.
И Бобби он чувствовал. Но не сразу. Вначале не получалось. Как в тот раз,
когда Джулия впервые привела к нему Бобби. А потом все лучше, лучше. И теперь он
чувствует Бобби почти так же, как Джулию.
Он и других чувствует. Дерека, Джину - она тоже даун, живет тут, в интернате.
Потом еще одну приходящую сиделку. И еще двоих из тех, кто присматривает здесь
за больными. Но их он чувствует слабо, а Бобби и Джулию - очень хорошо.
Наверное, кого сильнее любишь, того лучше чувствуешь. И знаешь о нем больше.
Случалось, Джулия за него переживала, и Томас очень-очень хотел ей сказать:
"Я знаю, ты беспокоишься, но у меня все в порядке". Сестра услышит, что он ее
понял, и обрадуется. Но как ей сказать? Трудно же объяснить, как и почему он
иногда чувствует людей. Да он и не хочет никому рассказывать, а то подумают, что
он глупый.
Сам-то он знает, что глупый. Не такой глупый, как Дерек, но все равно. Нет,
Дерек добрый, с Дереком ему повезло, что они в одной комнате. Добрый, но
замедленный. Это их так называют вместо "глупые", когда они поблизости. Джулия
никогда его так не называет. И Бобби тоже. А другие называют. Как будто он не
поймет. А он понимает. У него что-то там такое замедленное. Что - он не
разобрал, а "замедленный" - разобрал. Глупым быть так не хочется, но ведь его
никто не спрашивал. Он и самому Богу телевизил: пусть сделает так, чтобы Томас
перестал быть глупым. Но Бог или хочет, чтобы Томас навсегда остался глупым, - а
почему? - или просто не слышал Томаса.
Вот и Джулия не слышит. Томас каждый раз узнает, когда его услышали. Джулия -
ни разу.
Зато иногда его мысли доходят до Бобби. Чудно. Не в смысле смешно, а в смысле
странно. В смысле интересно. Томас телевизит Джулии, а слышит его Бобби. Ну, как
сегодня утром. Когда он телевизил Джулии:
"Может случиться несчастье, Джулия. Идет большая беда".
А Бобби и услышал. Не оттого ли, что Бобби и Томас любят Джулию? Томас не
знает, но Бобби услышал, это точно.
Стоя в пижаме у окна, Томас вглядывался в недобрую ночь. Где-то рыщет Беда.
Томас ее чует: у него кровь начинает булькать, а кости зудят. Беда еще далеко,
до Джулии не добралась. Но подкрадывается.
Сегодня, когда приходила Джулия, Томас хотел ей рассказать про Беду. Но как
рассказать, чтобы поняли? Станешь говорить; и получится глупо. Джулия и Бобби и
так знают, что он глупый, но напоминать им еще раз не хочется. Только откроет
рот рассказать про Беду, а слова не слушаются. Он их в голове выстроит как надо
и уже собирается говорить, а они раз - и в кучу. Никак на место не вернешь. Вот
он и молчал. А то все будут думать, что он глупый-преглупый.
И как рассказать, что такое Беда? Может, человек? Страшный такой. Хочет
навредить Джулии. И да и нет: человек, но не только. Томас так чувствует. И от
этого "не только" пробирает озноб изнутри и снаружи. Как будто стоишь на зимнем
ветру и ешь мороженое.
Томас поежился.
Чувствовать Беду неприятно. А лечь в постель и перестать чувствовать нельзя:
он должен все хорошо знать про Беду, а то не сумеет предупредить Джулию и Бобби,
когда Беда будет близко.
За его спиной Дерек что-то бормотал во сне.
В интернате тихо. Глупые спят. Все, кроме Томаса. Ему иногда нравится не
спать, когда все спят. И он тогда вроде как умнее всех: видит то, чего никто не
видит, знает то, чего никто не знает. Потому что все спят, а он нет.
Прижимаясь лбом к стеклу, Томас упорно разглядывал пустоту ночи.
Надо спасти Джулию. И он мысленно тянулся в пустоту. Дальше, дальше.
Чувствовал изо всех сил. Прислушивался к бульканью крови, к зуду костей.
Удар. Из темноты на него налетело что-то огромное, злючее-страшучее. Как
волна, сбило с ног. Томас плюхнулся на попу возле кровати. И все. Больше он Беду
не чувствовал. Но сердце так и прыгало от страха: ух, какая большая и мерзкая! С
трудом переводя дыхание, он принялся телевизить Бобби:
"Беги, удирай, спасай Джулию! Беда идет, Беда! Беги! Беги!"
Глава 23
Сон был озарен звуками "Лунной серенады" Глена Миллера. И как всегда во сне,
знакомая мелодия звучала как-то непривычно. И обстановка, которая окружает
Бобби, как будто знакомая - и как будто он ее в первый раз видит. Да это же
бунгало на побережье! То самое бунгало, где они поселятся, когда бросят работу.
Чуть касаясь темного персидского ковра, Бобби вплыл в гостиную, медленно
пролетел мимо удобных обитых кресел, огромного мягкого дивана с округлой спинкой
и толстыми подушками, мимо рульмановской горки с бронзовой отделкой, мимо лампы
в стиле арт деко и переполненных книжных полок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136