– Мне же нужно где-нибудь укрыться. Хотя бы на сегодняшнюю ночь.
Ее пещеры… Но в своем нынешнем состоянии она ни за что не сможет до них добраться. В теле человека, во всяком случае.
– Нет проблем, – откликнулся Калеб. – Я отвезу тебя домой – в дом моего отца. Моя сестра приютит тебя на ночь. Так что одна ты не останешься.
– Я не буду одна. Я могу быть с тобой.
Он решительно сжал губы.
– Это не самая лучшая идея.
– Почему?
– У меня только одна спальня.
Маргред по-прежнему ничего не понимала.
– У тебя есть кровать.
– Я не хочу воспользоваться твоей слабостью. Конечно, пару ночей я могу перекантоваться и на диване, но это не выход. В долговременной перспективе, во всяком случае.
– Как раз сейчас долговременная перспектива занимает меня меньше всего, – резко бросила Маргред.
Ответом ей послужило молчание.
– Тебе наверняка понравится моя сестра Люси, – сказал наконец Калеб. – Ее все любят. Кроме того, она может одолжить тебе что-нибудь из одежды.
Упоминание об одежде решило дело.
Или, быть может, ее покорила его всепобеждающая и искренняя доброта. Его стремление поступать как должно, делать все хорошо и правильно.
Маргред еще раз критическим взглядом окинула больничный наряд, который презентовала ей врач, – свободную блузку-балахон бирюзового цвета и широченные штаны, разрисованные пляшущими розовыми медвежатами.
– Если только на ней не будет медведей.
Калеб расслабился, и напряженное выражение исчезло с его лица.
– Никаких медведей, – торжественно пообещал он и завел двигатель джипа.
* * *
Люси спала, когда в доме зазвонил телефон. Нет, во сне она видела не обычные кошмары о том, что тонет или что ее преследуют чудовища с красными глазами. Ей снилась мать. Мать, напевающая колыбельную. И песня матери негромким шепотом звучала у нее в голове подобно шороху морского прилива.
Она не помнила мать. Та уже давно не приходила к ней во сне, хотя очень долгое время – когда Люси была совсем маленькой, лет шести или семи от роду – это были ее любимые сны, которые она старалась запомнить, чтобы потом, днем, извлечь из памяти и поиграть с ними. Впрочем, все они были практически одинаковыми. Однажды ночью зазвонит телефон или кто-то постучит в дверь, а на следующее утро, когда Люси проснется, мать будет возиться на кухне, готовя завтрак. Блинчики с черничным сиропом, которые так любит мама Дженнифер Лопес, или оладьи с тертыми грецкими орехами и клюквой, какие бывают у миссис Бароне.
Она никому и никогда не рассказывала о своих снах. Ни Калебу, который всегда оставлял ей теплую кашу в тарелке и записку на столе, прежде чем бежать на паром, увозивший его в школу. Ни отцу, который уходил из дому ни свет ни заря, чтобы проверить ловушки на крабов и сети. Барта Хантера не занимали такие мелочи, как сны собственной дочери. Или воспоминания о ее матери.
К тому времени, когда Люси поступила в колледж, сны перестали приходить к ней. Но иногда по вечерам, заслышав звонок телефона, она чувствовала, как замирает и начинает бешено стучать сердце в безумной надежде: «А что, если… А что, если…»
Чаще всего случалось, что звонивший ошибался номером. Сегодня же, однако, на другом конце линии оказался Калеб, которому понадобилась ее помощь. Или, точнее, его подопечной, какой-то бедняжке, бездомной и раненой женщине, которая подверглась жестокому нападению на пляже.
Калеб всегда отличался рыцарским поведением, особенно по отношению к щенкам и пострадавшим, которым требовалась помощь и защита.
– Мне чертовски неловко, что приходится побеспокоить тебя, – начал он. – Ты по-прежнему держишь запасной ключ на крыльце?
– Да, он лежит под буйком, как всегда. Но я с радостью встану и сама впущу тебя.
Люси льстило, что в кои-то веки Калеб обратился к ней за помощью, вместо того чтобы мчаться спасать ее. Она была даже счастлива.
Если бы еще у нее не так сильно кружилась голова, все вообще было бы просто отлично.
Она с трудом сползла с кровати и натянула толстовку университета штата Мэн поверх футболки, на груди которой красовалась надпись «Живи, смейся, люби и учись». К тому моменту, когда шины джипа Калеба заскрипели на гравии, которым была усыпана подъездная аллея, Люси успела сменить белье на одной из кроватей наверху и поставить чайник на плиту. Выключив газ, она поспешила к двери.
Калеб преодолел три ступеньки, ведущие на крылечко, двигаясь при этом очень медленно, как если бы у него был трудный и долгий день. И, должно быть, нога причиняла ему нестерпимую боль.
– Я очень ценю твою помощь, Лу.
Она вспыхнула, похвала была для нее непривычной.
– Не говори глупостей. Это ведь и твой дом тоже.
Калеб недовольно фыркнул.
– Отец еще не спит?
– Нет. Он… он спал в кресле, когда я вернулась домой. – Она оглянулась через плечо на пустую гостиную. – Должно быть, он поднялся к себе.
– Пьяный? – спросил Калеб.
– Он спит, – твердо ответила Люси.
У нее не было ни малейшего желания создавать новые проблемы в отношениях ее отца и брата, и без того непростых.
– Он мог бы прийти сегодня в школу. На твой выпускной вечер.
– Я не ждала его.
Калеб фыркнул.
– А следовало бы. Он…
Дверца джипа распахнулась, и на гравийную дорожку ступила женщина. Молодая женщина – точнее, моложавая – среднего роста, с большими темными глазами, вьющимися черными волосами и кожей такой белой и безупречной, какой могут быть лишь внутренности драгоценной раковины.
Люси от удивления лишилась дара речи. Это и есть бездомная бедняжка Калеба?
Женщина взглянула на дом со спокойной уверенностью, которая шла ей намного больше, чем измятая больничная одежда, в которую она была одета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96