И боязливых, и тех, кто силой еще не окреп,— всех ведет все тот же страх. Тысячи страхов и тысячи надежд — но поднимаются все разом, как один, и одолевают сопротивление врага, ломают его хребет.
Царевичи, сохраняя приличие, молчат. Если великий эмир сам не заговорит, сам не спросит, разговаривать при нем — это ни в какие законы-обычаи не входит. Однако младшие его внуки, чувствуя, что у всемогущего деда хорошее настроение, тихо о чем-то переговариваются, чему-то улыбаются. Если бы не строгие взгляды взрослых, молодежь готова рассмеяться, в любой мелочи найдя потеху, поднять коней на дыбы и пуститься вскачь. Чувство гордости щекочет их сердца, дыхание перехватывает: они — наследники великого эмира Тимура-Гурагана, золотые опоры его бескрайнего государства. В чьи руки перейдет этот мир? Конечно, в руки царевичей!
Жизни и судьбы тысяч и тысяч людей, мраморные дворцы и грозные тумены, что, сотрясая землю, скачут в походы за добычей,— все достанется им, законным хозяевам и всевластным правителям Мавераннахра. Они еще молоды и еще не знают, что самое большее через
пятнадцать лет дойдут до того, что из-за престола готовы будут перегрызть друг другу горло. Кровное родства, братство, единство и целостность государства — все будет забыто. И всем будет править только неутоленная алчность, стремление оттеснить другого.
Но эти дни еще не настали. И того, что будет через пятнадцать лет, верно, не знает даже сам великий эмир. Все его мысли там, возле Тохтамыша, с которым он вот-вот встретится лицом к лицу.
Дорога перебежала через овражек и уткнулась в небольшой лесок. Тимур невольно дернул повод, остановился и чуть было не повернул коня обратно. Екнуло сердце. «Что за наваждение?» — пробормотал он, не в силах оторвать взгляда от леса. И было чему изумиться: одни деревья вырваны с корнем, другие сломаны посередине или в вершине, раскиданы как попало. Видно, прошла здесь страшная буря, сокрушительный смерч.
Эмир верил всяческим приметам и знамениям. Тревога сжала сердце, но обратно коня он не повернул, поехал в обход покалеченной рощи. Отогнав тревожные мысли, он заставил себя думать о том приятном, что сопутствовало ему с самого утра.
Вот он, коснувшись головы коня, пустил его шагом, негромко покашлял. Поняв, что он собирается что-то сказать, сыновья и внуки подъехали поближе.
— Сегодня ночью сон видел, дети... — начал эмир. И с легкой улыбкой пересказал свой исполненный значения сон и объяснения по сему случаю толкователя.
— Иншалла! — сказали в один голос царевичи. Хотели сказать еще что-то, выразить свою радость, но эмир взмахом руки остановил их.
— И звездочет тоже расположение звезд истолковал на нашу победу. Значит, долгий путь, который одолел я с тысячами мук, аллах одобряет. Посему сегодня вечером всему моему войску отслужить молебен!
— Слушаемся и повинуемся, великий хазрет! Исполним, как ты сказал! — ответили старшие царевичи.
А молодые, почувствовав, что державшие их поводья наконец-то ослабли, разом зашумели, с кликами стали поднимать коней на дыбы.
Видимо, общая радость и оживление передались и Тимуру. Легонько поддав коня каблуками в бок, он поскакал к отряду, расположившемуся в ложбине, в стороне от других войск.
Когда уже расстояние до отряда оставалось лишь в три-четыре полета стрелы, эмир понял, что это не его войско. Прежде всего насторожило, что не было присущих остальным его туменам порядка и деловитости, доносились шум и смех. Одни воины уселись в круг, а внутри круга идет борьба, а другие воткнули копья, повесили на них кожаные мишени и состязаются в меткости, третьи же растянулись на траве и слушают курай. Гул стоит в ложбине. Одни борцов подбадривают, другие кураиста нахваливают, кричат: «Хай, тысячу лет живи!», «Пусть умножатся твои стада!», «Ну, чисто соловей заливается!».
При виде всадников в богатых одеждах, увешанных дорогим оружием, на сверкающих драгоценной сбруей и седлами конях сидевшие с краю воины тут же вскочили на ноги. Крики: «Аргын!», «Аргын!» — покатились по лагерю.
— Башкиры,— сказал начальник охраны, поклонившись эмиру.
Тимур и сам понял это. Он стоял, кидая по сторонам быстрые взгляды, не зная, к кому обратиться, как по степи, перекатываясь словно эхо, разнеслось:
— По коням!
Войска мгновенно пришли в движение, и вот уже две тысячи всадников стояли в ровном, словно по нитке протянутом строю. Каждая сотня отдельно, перед каждой — сотник. Трое всадников стояли особняком. Один из них взмахнул камчой, и клич: «Да здравствует великий царь Тимур!» — сотряс воздух далеко окрест.
Трое всадников во весь мах поскакали навстречу эмиру, осадили, подняв на дыбы, коней и стали в нескольких шагах от него. Все трое враз поклонились. Эмир не знал, удивляться или сердиться тому, что они не спешились, не упали на колени. Сказал, поморщившись:
— Подойдите поближе, башкирские воины! — И переднему: — Назови себя!
— Аргын я! Начальник вот этого твоего войска! — бодро прокричал Аргын.— Этот — мой помощник, Таймас-батыр. А тот — Хабрау-сэсэн. Сейчас толмачом у нас.
Пока Хабрау переводил его слова, начальник охраны шепнул Тимуру:
— Аргын — сын Богары-бея, великий хазрет. Взгляд Тимура прошел по Хабрау. Кажется, этого человека он уже видел. Где? Когда? И тут же отмахнулся от самого себя: нигде, никогда! Какой толк запоминать всякого... Его внимание на войске. Двадцать сотен — двадцать застывших ровных квадратов, и у каждой кони одной масти; хоть одеты воины пестровато, но у каждого на голове лисья шапка, что же касается оружия, то оно ничем не хуже, чем у воинов самого Тимура:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99