Летом купались в прудах Морицбурга, осенью пили вино в Мейсене. Но больше всего любили долины Рудных гор, тянущиеся вплоть до самой границы с Чехословакией. Виктория садилась на пограничный столбик и изливала свою тоску по тайге:
— Все-таки границы — самое глупое изобретение человечества, а я родилась слишком рано. Когда-нибудь все люди на свете будут чувствовать себя одной семьей, и тогда пограничных знаков не станет: их сбросят в глубокие ямы или моря и реки. Человек будет повсюду летать, ездить, плавать — ничто его не удержит, никто не станет требовать от него какой-то идиотский паспорт. Ах, я хотела бы быть рыбой или птицей!
И она снова вскакивала на велосипед и мчалась дальше.
— Велосипед не самолет,— кричал он вдогонку, а Виктория, смеясь, оглядывалась. Они устремлялись вниз по склону, в долины, прочь от границы. Отпустив педали, она болтала ногами и пела.
— Ты с ума сошла! — крикнул он. Дорога, петляя, круто спускалась вниз среди отвесных скал и кустарника, через узкие мостики. Он видел, как Виктория далеко внизу пронеслась через кусты и
исчезла за соснами. В сумасбродном порыве она стремительно мчалась вперед. Издали донесся крик, и он увидел, как потерявший управление велосипед выскочил на дорогу.
— Остановись,— крикнул он, хотя это было бессмысленно.— Виктория, остановись!
Дорога, ведущая через долину, вливалась в шоссе, а у шоссе играли дети. Виктория лежала без сознания на асфальте.
— Она хотела затормозить,— пояснил какой-то мальчик.
Детей велосипед не задел. Теперь он лежал в кювете, весь помятый, цепь лопнула. Ганс перенес Викторию на обочину, думая только об одном: жива ли она?
Они с Викторией исколесили всю страну, до самого Балтийского моря. Там она радостно бросалась в волны, охваченная тем же сумасбродным порывом. А в горах, точно птица, летела вслед за ручьями вниз, к водохранилищу.
Он зажимал носовым платком рану на лбу Виктории, словно надеялся так удержать в ней жизнь. Мальчики стояли вокруг. Один взял велосипед Ганса и съездил за врачом. Казалось, будто она просыпается, губы ее скривились в болезненной гримасе. Послышался шум приближающегося автомобиля. «Ох уж эти мне лентяи,— говаривала она.— Некоторые вообще шагу пешком не сделают».
Этот день запомнился как сплошной кошмар. Стоило закрыть глаза, и он видел Викторию: далекая крошечная фигурка стремительно мчалась по крутой горной дороге. Мчалась, охваченная сумасбродным порывом, ничто не могло ее удержать. Она хотела, чтобы на земле не было больше границ, но родилась слишком рано и поэтому придумывала себе воображаемый мир.
И вот, пролежав четыре недели в больнице, Виктория вернулась на исправленном велосипеде из Цвиккау в Лейпциг, к себе в институт, чтобы в срок сдать экзамены.
4. Зерран — приозерная деревенька, всего-навсего два или три десятка домов. Когда они впервые пришли на озеро, Виктория открыла там остров, где паслись телята.
— Как они туда доплыли? — заинтересовалась она. Ганс стоял на берегу и смеялся, а она изображала, как телята плавают.— Или, может быть, есть особый коровий пароход? Ты себе можешь представить, как они выезжают на прогулку, милый? А вдруг они всегда живут на острове: тут рождаются, пасутся. Тут же их и забивают. Брр... Не хотелось бы мне быть на их месте!
Они разделись и бросились в воду. Виктории хотелось на остров. Она плыла, поднимая фонтаны брызг, выдергивала водоросли и бросала их ему в лицо. Потом выскочила на берег, диким, неистовым вихрем пронеслась через стадо. Не хватало только, чтобы она ухватила быка за рога, прыгнула ему на спину и ускакала. Наконец Ганс поймал ее и притянул к себе!
— Загадай желание!
В деревне перешептывались: «Кто в Зерране обручится, у того семеро детей родится». Крестьяне, у которых они жили, считали их женихом и невестой, радовались предстоящей свадьбе и тайно готовились к ней. На прибрежных лугах росли шампиньоны, Виктория каждый день собирала по целой корзинке.
— Можно зарезать кур,— сказала хозяйка. Она намекала: одних грибов для свадебного обеда мало.
Ее муж, председатель кооператива, бодро добавил:
— И у нас хорошее фруктовое вино. Хотите попробовать?
Они осушили несколько бутылок, спели какую-то песню на местном диалекте, и захмелевший Ганс пообещал:
— Вот уберем урожай, а там и на свадьбе погуляем! Пришли и другие жители деревни, веселые девушки и парни, охочие до танцев. Все радовались предстоящей свадьбе. В деревенском доме было тесновато, поэтому танцевали в саду и на лугу, у самого озера. Виктории хотелось на остров, она потащила Ганса за собой, сбросила одежду на траву и сказала:
— А коровы и вправду остаются там до зимы, потом за ними посылают Ноев ковчег и привозят домой. Аминь.
Она далеко опередила его, потом вдруг заколотила руками по воде, закричала:
— Ганс, милый, на помощь!
Он едва видел ее в сумерках, что есть мочи плыл наугад, а когда оказался рядом и схватил ее за плечи, она звонко расхохоталась, обняла его:
— Поцелуй меня!
Эту ночь они провели на острове, в обществе телят, хранивших невозмутимое спокойствие.
— Семеро детей! Нет, тогда уж лучше сыграть свадьбу не в Зерране,— сказала Виктория, устало лежа в его объятиях.— Или, может быть, все равно: ребенком больше или меньше, как ты думаешь?
В этой деревне — ее называли еще и «свадебной» — вправду было полно детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51