ТОП авторов и книг     ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Нас словно парализовало, многие кричали, колотили автоматами по земле или зарывались головой в песок, словно могли отвратить неизбежное. Только лейтенант Джилли, предвидевший беду, спокойно, стоя в окопе, отдавал команды и одну за другой швырял ручные гранаты. Когда стало ясно, что спасения нет, он покончил с собой — подорвался динамитом. Этим взрывом немного зацепило и меня, и некоторых других тоже. К счастью, думаю я, так или иначе выбор был один: смерть или плен. Когда я пришел в сознание, оказалось, что я по другую сторону фронта, потерял два пальца, получил несколько царапин, но шкура уцелела. И это самое лучшее, что могло ожидать в Дьенбьенфу такого, как я, самое лучшее.
Он говорил быстро и тихо, курил одну сигарету за другой, и чай совсем остыл. Махнув искалеченной рукой, он заказал пиво, которое тотчас принес кельнер, не терявший нас из виду, несмотря на множество гостей. «Мы здесь первые немцы, которые не сразу потребовали пива»,— сказал мой собеседник и, улыбаясь, выпил за мое здоровье. «Вкусно, не правда ли?» Он спросил, как я нахожу местную еду, климат и бывал ли в Дьенбьенфу. «Одни руины, кладбище быльем поросло»,— заметил он с горечью и покачал головой. «Добрая половина тамошнего гарнизона состояла из немцев, все мертвы или ранены, черт возьми». Он помолчал немного, закурил но* вую сигарету и неожиданно продолжил свой рассказ.
Мы лежали в палатках, вокруг роились комары и мухи. Свирепствовали тиф и малярия, паек риса скудный, мяса и фруктов почти не давали. Рядом со мной
умирал один молодой парень, который день и ночь молился, сложив руки: «Любимый боже, даруй мир, и пусть никогда не будет войны!» Он исповедовался мне: хороший и меткий стрелок, добрая сотня убитых на его счету, и не только партизаны — старики, женщины, дети. Большинство пленных не дали бы и полушки за свою жизнь, бредили о расстреле, который будто бы всех нас ожидает, лишь только мы опять встанем на ноги. Многие притворялись больными, хромыми, глухими, их приходилось насильно выгонять с нар, чтобы пристроить тяжелораненых.
Я писал письма в Сайгон: Рю Катина, цветочный магазин, Хоа Хонг. «Почему Сайгон?» — спрашивал меня молодой врач из Ханоя, не понимавший, почему я не подал ходатайства о возвращении на родину. На малопонятной смеси вьетнамского и французского он попытался мне втолковать, где находится мое место в жизни и как во мне нуждаются дома. «Коммунистическая Германия, коммунистический Вьетнам!» — кричал он резким голосом, меняя мне повязку и смазывая жгучей настойкой поврежденную кожу. «Отправляйся домой, а не в Сайгон!»
Ну как мне было объяснить ему: я рад, что вообще знаю хоть один-единственный адрес. Об именах, улицах и лицах там, дома, я не вспоминал, никто меня не ждал. Я попытался все отбросить, забыть, даже себя самого. За все время бегства я находил, терял и хоронил лишь случайных друзей. Джилли тоже погиб, он и в аду верил в рай, в ту землю, куда стоит идти даже босым, в рубище, страдая болезнью желудка. «Нет,— сказал я ему.—-Я остаюсь здесь».
Ни подорвавшийся динамитом Джилли, ни уговоры доктора не могли отвлечь меня от цели, от ничтожно малой надежды. Я писал и писал, мне было все равно, рвала ли она их сразу после получения или письма где-то затерялись в разрушенной стране. Я ни разу не получил ответа и больше не спрашивал: «Нет ли писем для меня?» Мне хотелось лишь жить, выжить, выкарабкаться из палатки, бросить последний взгляд на Дьенбьен-фу, долину смерти, где я все равно что умер: ничтожество, безумец, вечный чужак. Мне так хотелось отправиться в путь, открыть дверь цветочного магазина и сказать: «Вот и я, мы же знакомы друг с другом, я больше не солдат, не убийца».
Я поправился, был освобожден из плена и прибыл в сборный лагерь южнее Ханоя как раз вовремя, потому что началось великое перемещение народов. Почти миллион человек покидали Север: католики, владельцы поместий, мандарины, бизнесмены, приспешники французов. К ним я и присоединился, одетый в гражданское,— ни за какие деньги не хотел бы я снова оказаться в легионе. Во время нашего похода, за многие недели по гнетущей жаре, кожа моя загорела, задубела и раны хорошо зарубцевались. Самые прекрасные моменты — это когда мимо проезжали армейские колонны с развевающимся трехцветным французским флагом, а я поднимал руку, махал и распевал: «Allons, enfants de la patrie!»1 Убирайтесь вон, я остаюсь здесь!»
Сожженные деревни, опустошенные поля, разрушенные мосты. Поезд с беженцами часто простаивал у реки, паромы угрожали опрокинуться, перегруженные людьми со скарбом. Я же пускался вплавь: у меня не было никакой поклажи, и я очень спешил. Иногда я присоединялся к какой-нибудь семье с кучей детворы, ночью подсаживался к старикам, которым не спалось, учился их языку и умению молчать. Мой голос становился тише, и, чем лучше мы понимали друг друга, тем меньше оставалось надежды. Никто толком не знал, от чего он бежит и куда. В пути я не видел ни единого цветка, никаких цветочных рядов, никаких магазинов, только руины, нужду, голод. А одна женщина из Сайгона однажды сказала мне: «Нет, Рю Катина и Хоа Хонг больше нет». Когда я добрался до Бьенхоа — это местечко в одном дне пути от цели,— меня арестовали и отправили в тюрьму. Бумаги свои я выбросил, потому что больше не был тем человеком, на имя которого они были оформлены. «Дезертир? Шпион? — допрашивал меня французский майор. Мне предстояло выбрать одно из двух, приговор же в обоих случаях был бы одинаковым, в подобные времена не устраивали долгих процессов.— Ну так как?»
Я не реагировал на французскую речь, мои французские времена давно миновали, говорил по-вьетнамски и по-немецки, и ни один переводчик не понимал меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51

ТОП авторов и книг     ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ    

Рубрики

Рубрики