— Что? — спросил он.
— Не обращайте внимания, — сказал старик. — Вы все равно никогда бы мне не поверили, мистер. — Он сошёл с тротуара и направился через улицу к ближайшему бару.
(— Что это значит: «потерял четырех бойцов»? — кричал в трубку Малдонадо.
— То, что я сказал, — ответил Эдди Вителли, из тех Вителли, которые контролировали игорный, героиновый и бордельный бизнес в Провиденсе. — Мы обнаружили вашего Дрейка в отеле. Четверо наших лучших солдат начали его вести. Один раз они позвонили и сказали, что объект находится в доме на Бенефит-стрит. Я велел им взять его, как только он выйдет. Тут и сказочке конец. Все четверо как сквозь землю провалились. Я послал всех своих людей искать машину, в которой они были, но она тоже пропала.)
Дрейк отменил поездку в Нью-Йорк и вернулся в Бостон, где с головой окунулся в банковское дело, обдумывая следующий шаг. Через два дня к его столу приблизился вахтёр, почтительно державший в руке фуражку, и спросил:
— Можно с вами поговорить, мистер Дрейк?
— Что случилось, Гетти? — раздражённо отозвался Дрейк. Он специально взял такой тон: наверняка вахтёр пришёл просить о повышении жалованья, поэтому его лучше сразу поставить в положение обороняющегося.
— Вот, сэр, — сказал вахтёр, положив на стол визитную карточку.
Она была напечатана на каком-то неизвестном Дрейку виде пластика и переливалась всеми цветами радуги, напомнив ему цюрихские мескалиновые сеансы. Сквозь мерцание он увидел контуры тринадцати ступенчатой пирамиды с красным глазом на вершине. Дрейк уставился на вахтёра — и не заметил на его лице обычного подобострастия.
— Великий Магистр Восточных Соединённых Штатов готов с вами поговорить, — тихо сказал вахтёр.
— Святая Клеопатра! — воскликнул Дрейк. Все кассиры в недоумении уставились на него.
— Клеопатра? — переспросил Саймон Мун через двадцать три года. — Расскажи ему о Клеопатре.
Стоял солнечный октябрьский денёк, и шторы в столовой квартиры на семнадцатом этаже дома №2323 на Лэйк-Шор-драйв были раздвинуты. Из углового окна открывался вид на небоскрёбы делового района Чикаго и голубое озеро Мичиган, с белыми барашками волн. Джо сидел, развалясь в кресле, лицом к озеру. Саймон и Падре Педерастия сидели на кушетке под громадной картиной с названием «Клеопатра». Клеопатра здорово смахивала на Стеллу Марис и прижимала к груди змею. Несколько раз в иероглифах, начертанных на стене гробницы за её спиной, встречался символ глаза в пирамиде. В кресле напротив картины сидел стройный смуглый мужчина с резкими чертами лица, каштановыми волосами до плеч, раздвоенной тёмной бородкой и зелёными глазами.
— Клеопатра, — сказал он, — была блестящей актрисой. Мгновенно заучивала роль. Останься жива, стала бы Полиматерью всего мира. Она чуть не свалила Римскую империю — во всяком случае, очень приблизила её конец. Ведь она вынудила Октавиана установить такую сильную анэристическую власть, что империя раньше времени вошла в состояние бюрократии.
— Как мне вас называть? — спросил Джо. — Люцифер? Сатана?
— Зови меня Малаклипсом Старшим, — сказал раздвоеннобородый с улыбкой, которая, словно просвечивала сквозь густую вуаль чувства собственного достоинства.
— Я что-то не пойму, — сказал Джо. — В первый раз, когда я вас увидел, мы все чуть с ума не сошли от страха. Хотя потом, когда вы наконец появились в облике Билли Грэма, я не знал, смеяться мне или блевать. Но знаю, что мне было страшно.
Падре Педерастия расхохотался.
— Ты так испугался, сын мой, что попытался прямиком влезть в большое красное гнёздышко нашей маленькой рыжеволосой красавицы. Так испугался, что твой здоровенный член, — он облизнул губы, — забрызгал весь ковёр. Ох, как же ты испугался, сын мой. Да, ода!
— Вообще-то в тот момент, о котором ты говоришь, мне было не так страшно, — сказал с улыбкой Джо. — Мне стало страшно чуть позже, перед появлением вот этого нашего друга. Ты и сам испугался, Падре Педерастия. Вспомни, как ты все время вопил: «Приди не в этой форме! Приди не в этой форме!» А сейчас все мы сидим в этой столовой, ведём себя так, словно мы старые приятели, а это… это существо предаётся воспоминаниям о старых добрых временах с Клеопатрой.
— Это были ужасные времена, — сказал Малаклипс. — Крайне жестокие времена, весьма печальные времена. Непрерывные войны, пытки, массовые убийства, распятия. Плохие времена. — Я вам верю. И хуже того, я знаю, как трудно мне будет жить с мыслью о том, что вы существуете, если я окончательно поверю в ваше существование. Вот так сидеть и запросто с вами курить.
Откуда-то из пальцев Малаклипса вынырнули две зажжённые сигареты. Одну из них он протянул Джо. Джо затянулся; сигарета была сладковатой, явно с добавкой марихуаны.
— Банальный трюк, — заметил Джо.
— Это помешает тебе слишком быстро избавиться от твоих прежних представлений обо мне, — сказал Малаклипс. — Кто слишком быстро понимает, тот слишком быстро понимает неправильно.
Падре Педерастия сказал:
— В тот вечер, когда мы проводили Чёрную Мессу, я просто довёл себя до состояния, в котором полностью поверил. В конце концов, это и есть магия. Люди, которые собрались в тот вечер, хорошо реагируют на «магию левой руки», миф о Сатане, легенду о Фаусте. Это был самый быстрый способ их увлечь. С тобой это тоже сработало, но теперь дело другое: мы нуждаемся в твоей помощи. Так что тебе больше не нужны ловушки.
— Вовсе не обязательно быть сатанистом, чтобы любить Малаклипса, — сказал Малаклипс.
— А лучше вообще им не быть, — заметил Саймон. — Сатанисты — ничтожества. Они сдирают шкуру с живых собак и занимаются прочим дерьмом в таком же роде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103