Мы обучаем вас, воспитываем, тренируем. Мы вправе ожидать от вас усердия и прилежности. И честности! Вы должны понять, что честность необходима прежде всего вам самим. В космосе, а тем более в бою, вам не обойтись без поддержки товарищей, без взаимного доверия. В трудную минуту вы должны быть уверены, что сможете положиться на соратников, доверить им свою жизнь, а заслужить такое доверие может только кристально честный человек. – Сержант встал. – На вас полагаются не только ваши товарищи, но и весь Военно-Космический Флот. Все – гардемарины и адмиралы, солдаты и офицеры, повара и инженеры. Все они верят вашему честному слову. Вы не имеете права лгать.
Помолчав, сержант сел. В казарме стояла звенящая тишина.
– Что такое ложь? Предположим, я провожу в казарме проверку, а кто-то из вас незаметно пнул валяющийся на полу носок под кровать. Это еще не ложь. Но если я спрошу: «Кадет, не валяется ли у вас под койкой носок?», тогда кадет обязан ответить мне правду. Если же он соврет, то это будет настоящая ложь. Нечестность – это нарушение присяги. Ложью вы отделяете себя от флота, становитесь нам чужими. Рано или поздно флот изгоняет лжецов из своих рядов. Именно это произошло с кадетом Петерсоном. Мы вовремя заметили раковую опухоль его лжи, вовремя вырезали ее, не дали ей расползтись. Но следить за здоровьем флота должны не только мы, но и вы, кадеты, как часть флота. От вас зависит его будущее. Вы должны сами оберегать свою чистоту.
Сержант встал:
– Вопросы есть? Может, кто-нибудь хочет мне что-то сказать? – Казарма молчала. Сержант направился к двери.
– Я хочу сказать, сэр! – крикнул я дрожащим голосом.
– Говори, Сифорт.
– Я сегодня соврал. На самом деле я не вывихнул ногу, я притворился… Долгая пауза.
– Иди за мной, – наконец приказал сержант. Я стоял в его квартирке в одних трусах, дрожа от холода.
– Зачем ты это сделал, Сифорт?
– Сержант Таллор собирался коснуться меня дубинкой.
– Значит, ты испугался порки?
– Да нет… – мямлил я, – не то чтобы испугался… Просто… Виноват, сэр!
– Хватит бубнить, говори правду!
– Я чувствовал, что не выдержу, не было сил на рывок, я поддался страху и упал. – Мои уши пылали.
– Так испугался нескольких ударов кнутом, что забыл о чести?
– Нет… Так точно, сэр! – От стыда мне хотелось провалиться сквозь землю. Если б он отвернулся хоть на секунду! Я мигом выполз бы сквозь ту щелочку под дверью.
– Читай. – Он протянул мне папку с моим личным делом.
Я раскрыл папку. Моя фотография, экзаменационные оценки, результаты тестов, характеристики. А вот запись, датированная сегодняшним днем: «Симулировал вывих ступни, чтобы уклониться от порки. Рассмотрение дела отложено». Я закрыл папку.
– Значит, вы знали… – Я заставил себя смотреть сержанту в глаза. – Тогда почему меня не выгнали, как Петерсона, сэр?
– Мы надеялись, что ты сознаешься сам. Как видишь, наши надежды оправдались.
– Что теперь со мной будет?
– Это решит Таллор. Иди к нему, только вначале оденься.
Через пятнадцать минут, полумертвый от страха, я постучался к сержанту Таллору в дверь.
– Докладывает кадет Сифорт, сэр!
– Долго же тебя пришлось ждать, – понимающе прокомментировал Таллор. Вид у него был такой, что я опять начал сгорать со стыда.
– Простите…
– Объяснить тебе, что ты наделал?
– Я уже понял, сэр.
– Тогда скажи, чем отличается твой поступок от поступка бывшего кадета Петерсона?
Отличие, несомненно, было, по крайней мере так мне казалось. Ведь Петерсон соврал по-настоящему, а я всего лишь пошел на невинную хитрость. Правда, и сходство было. Я тоже уклонился от порки…
Я смотрел сквозь стену далеко-далеко, видел среди холмов родной дом, отца. Меня выгонят из Академии, я вернусь в Кардифф и буду постигать науку мужества там.
Возможно, когда-нибудь я даже научусь беречь свою честь.
– Ничем не отличается, сэр, – выдавил я. – Меня тоже надо выгнать из Академии.
– Что надо, а что не надо, я буду решать сам!
– Так точно, сэр.
– Может быть, обойтись поркой?
– Это слишком слабое наказание. И вообще, я случайно попал в Академию. Я ведь не прошел Финальный Отбор. Приемная комиссия сразу догадалась, что я недостоин быть офицером флота.
– Полегче, Сифорт! Не зарывайся!
– Это правда, – стонал я сквозь слезы.
– Значит, так… – Сержант надолго задумался. – Порки не будет.
– Почему?
– Ты осознал свою вину, раскаялся, это главное. А порка тут не поможет.
– Как тогда вы меня накажете?
– Четыре наряда. Кроме того, будешь мыть посуду в камбузе месяц. Работа нелегкая, но думать не мешает, а тебе есть над чем поразмыслить.
– Спасибо, сэр.
– Иди. Постой! Знаешь, Никки, я не собирался касаться тебя дубинкой.
– Но у меня уже не было сил бежать!
– Повторяю, я не собирался касаться тебя! Я видел, что ты стараешься изо всех сил.
– Так я же не знал, – заревел я. – Вы были так близко.
– Только для того, чтобы заставить тебя выложиться.
Наконец я все понял. С первых дней пребывания в Академии нас учили выкладываться до конца, на полную катушку, то есть ни на что не жалеть сил. «Выкладываться» – это словечко в лексиконе Академии было основным.
– Во время бега концентрируйся на каждом шаге, словно он последний, – наставлял меня сержант. – На самом деле ты выносливее, чем тебе кажется. Ты просто себя не знаешь. Твои резервы практически безграничны. Вот то главное, что ты должен понять.
– Простите, сержант, теперь я все понял.
– Верю. Иди.
Возвращался в казарму я с облегчением.
– Держите его! Он чешет к легавым!
169-я улица. Еще шесть кварталов до 175-й, а легкие – на пределе. Шпана не отставала, один из них гнался за мной на ржавом велосипеде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142