– Тетя Гертруда! Проходите. Что это у вас?
– Это наливка или настойка, называй как хочешь. Невестка прислала из деревни.
– А мы как раз горевали, что нет вина! – захлопала девушка в ладоши. – Проходите туда. Я сейчас.
Давнишняя соседка Вангеров, пожилая толстая и сердобольная тетя Гертруда, та самая, которую вместе с мужем разбудил как-то ночью полицейский вахтмайстер, прошла в комнату. Совершенно счастливая Эрна отправилась на кухню за рюмками. Когда она помыла их и, вытирая, составляла на маленьком подносике, тетя Гертруда вновь появилась в дверях.
– Кто это вышел только что от тебя, Эрна?
– Один мой хороший знакомый! А что? Между прочим, вы должны его помнить.
– Да? А это не он защищал тебя на процессе?
– Что вы! Мой адвокат был пожилым человеком. Его звали Алоиз Глориус, и он, к сожалению, вскоре после суда умер. Буквально через несколько дней.
– Странно. Хотя действительно, как он мог быть твоим защитником, если сам ничего не знал. – Женщина прикрыла за собой дверь и присела к столу. – Ты знаешь, я ведь видела этого молодого человека в те дни. Только тогда он был с усиками, но также с тростью…
Эрна от неожиданности едва не выронила из рук рюмку. Она тоже села и испуганно посмотрела на соседку.
– Где видели? Когда?
– Здесь. Он стоял у вашей двери, когда я спускалась сверху. Дома, вероятно, никого не было…
– Вы хотите сказать, что видели именно того мужчину, что только что заходил сюда?
– Ну да, только он был с усиками, – повторила соседка, – и не так худ и бледен. А что случилось?
– Когда это было?
Женщина наморщила лоб.
– Дня за два или за три до процесса.
– Что?!
Эрна вспомнила слова Клауса о том, что он опоздал всего на несколько дней. Опоздал! Но эта женщина говорит совсем о другом.
– Эрна, ну ты скоро? – послышалось из коридора, и дверь в кухню отворилась.
– Мари, – решительно обратилась Эрна к вошедшей, – в конце января Клаус был здесь?
Девушка замерла.
– Почему ты спрашиваешь?
– Потому что ты должна знать. Так был или нет? Или он приехал позже, уже в феврале?
Мари посмотрела на соседку Эрны, потом перевела взгляд на нее саму. Она вдруг вспомнила, что приходивший недавно человек держал в руках трость…
– Так это был он?! – воскликнула Мари. – Ну тогда… – Она тоже выдвинула из-за стола стул и села. – Я не хотела тебе говорить. Меня просил об этом Петер Кристиан.
– Не говорить, что приезжал Клаус?
– Он не только приезжал. Уже здесь его разыскал Глориус. У них с Петером был план твоего спасения…
Мари рассказала все, что знала. О том, как еще за два дня до начала процесса гостиничный номер Клауса фон Тротта был уже сдан другому, как она напрасно искала его на вокзале, как дежурила на улице возле здания суда в надежде, что он уехал по неотложному делу, но вернется, как затем Петер просил ее ничего не рассказывать Эрне об этой неудачной их попытке и вообще о Клаусе, чтобы не причинять лишней боли, которая могла стать тогда для нее последней роковой каплей.
По щекам толстой тети Гертруды обильно текли слезы. Хедвига, которая уже давно стояла в дверях и тоже все слышала, также достала платочек. Только Эрна выслушала этот рассказ внешне почти спокойно.
– Ему предложили стать лжесвидетелем – он отказался. Только и всего. Пойдемте за стол.
Она первой вышла из кухни.

Они выпили за именинницу, но разговор не клеился. Эрна отрешенно смотрела перед собой, разглаживая ладошкой скатерть.
– Он должен еще прийти? – спросила Мари.
Эрна кивнула.
– И что ты решила?
Эрна молчала. Потом ее нижняя губа задрожала, и она, извинившись и сказав, что отлучится ненадолго, ушла к себе.
– Наливай, Хедвига, – распорядилась Мари, – да по полной. – Она подняла свою рюмку. – За Эрну. И за Мартина. И за их родителей. И за твоего Вальтера, Хедвига И за Петера Кристиана. За всех, кого долг перед родиной и государством не принудил поступиться совестью.

* * *

– Вот мы роемся в прошлом, сидя в креслах и потягивая через соломинку кока-колу, словно гробокопатели, разрывающие захоронение. Только в наших руках не лопаты, а компьютеры. На наших коленях клавиатуры, по которым мы лениво пощелкиваем пальцами. Вы не находите все это безнравственным? Вы вдумываетесь вообще в то, что мы делаем? Вас трогают хоть немного судьбы тех, кого вы сканируете своими зондами? Сопереживаете вы им хоть чуть-чуть?
Присутствующие на очередном совещании недоумевали. Впрочем, Септимус всегда слыл человеком чувствительным, и в этом смысле даже старомодным. Он не был историком и не знал, что такое азарт исследователя. Он мыслил явно устаревшими категориями, воспринимая прошлое так, как его уже давно никто не воспринимал.
– Но, господин президент, прошлого как некой реальности нет, это всего лишь иллюзия, – стал возражать один из историков. – Ваше сравнение с раскопкой могил здесь не совсем уместно. Мы ищем истину, только и всего. Не мы ли раскрыли наконец тайну жизни и смерти Рудольфа Гесса? А настоящая причина казни Альфреда Йодля, повешенного в сорок шестом и полностью реабилитированного в пятьдесят третьем? А череда таинственных смертей в авиа– и автокатастрофах, за раскрытие тайны которых у нашей академии куча дипломов? – Оппонент Септимуса обвел взглядом присутствующих, ища поддержки. – Генерал Веффер, доктор Тодт, генерал Дитль, гауляйтер Вагнер, – он начал загибать пальцы. – А Виктор Лютце, а…
– Достаточно, господин Коржак. Никто не оспаривает ваших заслуг. Я ведь говорю о другом, о моральной, так сказать, стороне наших действий. Чем мы в принципе отличаемся от папарацци, которые лезут в замочную скважину к какой-нибудь знаменитости?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188