Потому-то
Людвигу никогда не стать капитаном, что он подолгу думает там, где
должны работать простейшие рефлексы...
- Всем стоять на местах! Стрелять буду.
Даже Юта перестала хныкать. Разинув рты, они молча смотрели в дуло
"махера", лишь немногие растерянно переглядывались, и продолжала
безутешно рыдать Петра, да еще слышалось хриплое дыхание и харканье
Дэйва, пытающегося подняться на четвереньки. Да уж, попраздновали...
Он продержал их под дулом с полминуты - ровно столько, чтобы они
пришли в себя - и небрежно сунул бластер в кобуру. Он знал, как с ними
обращаться. Не в первый раз, не в последний...
- Можно я займусь Дэйвом? - спросила Маргарет.
Он благодарно кивнул.
- Займись. Киро, помоги ей.
- Я? - взвизгнул Киро. - Сам помогай!
- Поговори еще у меня,- сказал Стефан. - Марш! Люди вы или нет?
Он обвел их взглядом и подумал, что рано убрал оружие. Ни смущения
в них, ни раскаяния, и только потому, что Дэйв еще жив. Не волки -
шакалы голодные, лающие. Стая.
- Петра,- сказал он,- ты извини, что так вышло. Это и моя вина.
Дэйва я накажу, обещаю. Ну хочешь, мое возьми пирожное, только не
плачь... Я только чуть откусил. На вот.
Рыдающая Петра затрясла головой.
- Не хочу-у... Пусть он мое отдаст... мое-е-е...
- Да как он тебе его отдаст!..
Галдеж поднялся как-то сразу:
- Мы-то люди, а вот он...
- Вонючка! Гад, гад, гад, гад...
- Эй, Киро, дай ему от моего имени. За маму, за папу... Дай,
говорю!
- Кто мое пирожное раздавил? Ты?!
- Завянь, я не давил. Не реви, Петра, он наш. Уйди, Стефан, не
мешай! Все равно до него доберемся, только хуже будет.
- Уйди-и-и...
- Нет, правда, чего об него пачкаться. Пускай Лоренц наказывает. -
Это Уве.
Первый разумный голос. И - незамедлительно - ответ:
- Чистоплюй, свинья чухонская!
- Сам чухно, а я норвежец! По роже захотел? Ну иди сюда, иди...
- Бей его!
- Молчать! - гаркнул Стефан во всю мочь легких. - Скоты! Сволочи!
Кончено, погуляли, вашу маму! Всем спать сейчас же! Вон отсюда! Вон!..
Кто-то нечаянно толкнул его под руку. Надкушенное пирожное упало на
пол и покатилось под стол, в пыль.
26
Ужас.
Подстерег. Навалился - липкий, текучий.
Проверь себя, если что-то не так. Пусть другие выясняют отношения,
а твое дело сторона, достаточно помешать им поубивать друг друга,
образумить же их никогда не удастся. Никогда и никому. Казалось бы,
проще всего наплевать, а я не могу. Слюны на них у меня никогда не было.
Течет холодная жуть - кап, кап! Я боюсь. За себя. За них. За себя
все-таки больше, потому что мне только пятьдесят три и очень хочется
жить. Я так мало сделал - почему я не берег каждую минуту?! Поздно... Не
исправить.
Что они будут делать, когда я умру? Неужели сумеют выжить одни, без
меня? Это нечестно!
Волосы. Вот он - ужас. Растут. Везде, где они должны расти у
взрослых, а это - смерть. Иветт начинала умирать именно так; Маргарет
рассказывала, что у нее тоже начали расти волосы, а через месяц ее
засыпали щебнем. Я же старший, с меня и должно было начаться. Спасите. Я
слаб, меня шатает от стены к стене... Не верю рукам, пальцы одеревенели,
не может у меня там быть никаких волос! Господи, не оставь! Бывает же на
свете невероятное... неужели мы настолько окостенели здесь, что самое
завалящее чудо шарахается от нас, как черт от ладана?..
Я умру. Я знаю.
Стефан отклеился от стены. Как оказался здесь - не понял. Воздуха
не хватало. Куда-то подевался воздух, такой привычный, пахнущий
металлом, пищевой пастой, пылью и умиранием корабля, только что был, и -
нет его. Все выдышали, подлецы. Мало им... Отдайте мою долю, я еще жив.
Только мою. Я не прошу большего.
Стефан рванул ворот. Треснула ткань, заскакали по полу застежки.
Дышать! Он двинулся вдоль стены боком, как краб, приставляя ногу к ноге,
чувствуя пальцами тонкое рифление переборки. Коридор качался, вилял,
меняя размеры и геометрию. Вправо, влево - как собачий хвост. Два
коридора. Четыре. Почему в отсеках туман? А-а, где-то лопнул бак и потек
жидкий кислород. Бак. Нет такого бака. Лопнул, лопасть, Лопиталь,
лопатонос, лопотать, лопарь, лопух, лопать, Лопес... Перес... и... и
Родригес! Дышать!.. Кислород - это хорошо, пусть жидкий. Жидкий - жизнь.
Я знаю, кто это сделал. Питер где-то здесь, прячется за углом. Он
никуда не уходил, он все время оставался среди нас на корабле, разве
можно было этого не заметить? Чего ты тянешь, нападай. Я убью тебя
голыми руками, потому что ты жаден, Питер.
Нет тумана. Нет коридора. Вообще ничего нет. Коршуном на испуганную
мышь рушится потолок... А, это лестница. Он у стреломета, ждет, когда из
люка покажется голова. Вверх! Стефан карабкался по трапам, срывался,
скользил, упрямо цеплялся за поручни. Откатить крышку. Поршень в стволе
уже пошел, станина гасит отдачу. Стрела вбивается в лоб, тупой
наконечник дробит черепные кости, тело опрокидывается навзничь и летит
вниз, считая ступени... А-а! Ты боишься, Питер? Дрожишь? Что ты
корчишься? Танцуешь... Этого я от тебя не ожидал, признаться, это ново.
Дай-ка я погляжу. Вся твоя сила в том, что ты до времени не боишься
показаться смешным. Пока еще. А хочешь я стану - ты? Нет ничего проще:
танцуй, капитан, разучивай движения, старательно повторяй за учителями,
их у тебя много, и не вздумай остаться в стороне. Вся жизнь - пляска
святого Витта, а ты думал - менуэт.
Не ступени - перекладины. Темно. Тяжелое пожилое тело на ослабших
ногах. Не мое тело. Дрянь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61