- Представь себе. Между прочим, теперь это тебя не очень-то
занимает, я не прав? Тебя ведь уже начинает волновать простейший и в
общем простительный шкурный вопрос: то, что ты пишешь - доживет ли до
нас, чтобы мы могли похихикать?
Хватил... И думает, что по больному месту.
Он все-таки дурак. Или вправду свято верит, будто между качеством
текста и его долголетием существует хоть какая-то разумно объяснимая
связь. Свежо предание...
Сейчас я дам ему сдачи, и больно.
- Так что там произошло на самом деле? Боишься разболтать? Посодют?
- Делаю ударение на "о" и "ю".
Он все еще чувствует свое превосходство.
- У нас другие методы...
- Самое главное ты уже разболтал,- говорю я медленно и злорадно. -
Теперь я точно знаю, что человечество, что бы с ним не случилось,
переживет ближайшие столетия, что вы ТАМ живы, а больше ничего мне от
вас и не надо...
Молчание.
Не надо ли?..
Иногда я довольно ловко вру.
Из телефонной трубки не валит дым, и на том спасибо.
Ту-у... ту-у... ту-у...

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
На Земле заканчивался очередной век, по обыкновению отягощенный
хвостом пророчеств и туманных знамений.
Словно переход из одного столетия в другое означал нечто большее,
чем прибавление единицы к четырехзначному числу, словно рубеж столетий
был преградой, за которой скрывался незнакомый опасный мир, коверкающий
человеческую сущность по собственному разумению, неотвратимое
приближение преграды сопровождалось опасениями и легковерием. И,
несомненно, если бы людей спросили о добровольном желании преодолеть эту
преграду, половина из них ответила бы решительным "не хочу". Неожиданно
для многих выяснилось, что уходящий век был вовсе не так уж плох.
Ждали. Боялись. Надеялись.
Говорили, что новейший проникающий аппарат для зондирования
Будущего, запущенный под строжайшим контролем секретной комиссии
Объединенных Наций, сумел вернуться и доставить образцы, коими при
внимательном исследовании оказались капельки тумана самого заурядного
химического состава.
Говорили, что на корриде в Памплоне некий бык, вдруг перестав
гоняться за досаждавшими ему бандерильерами, рогом начертал на песке
арены внятное кастильское: "Не подходи - убью!" - и, когда ему все же не
поверили, привел свою угрозу в исполнение.
Говорили, что закон о репрессиях за преследование реэмигрантов с
Новой Терры, Новой Тверди и Новой Обители будет принят единовременно и
повсеместно.
Говорили, что в Мировом океане вновь появилась рыба.
Даже самые терпеливые перестали ждать конца света, обещанного еще в
2146 году. Некоторые, впрочем, уверяли, что конец света уже наступил,
только никто его толком не заметил.
Говорили, что как пить дать.
Говорили, будто конституционный монарх одной из азиатских держав
велел сделать себе на груди наколку: "А король-то голый!", чтобы, будучи
одетым хотя бы в плавки, приятно сознавать, что и короли иногда
ошибаются.
Говорили, что будет хуже или лучше, но как-нибудь будет
обязательно.
О том, что надо меньше говорить, говорили особенно красноречиво.
Говорили тенором, баритоном, басом, фальцетом, контральто, сопрано,
дискантом и альтом. Шепотом тоже говорили.
Глухонемые говорили пальцами.
Серобактерии и сине-зеленые, заброшенные в атмосферу Венеры,
мутировали и отказались сотрудничать с людьми.
Космический транспортник под флагом Либерии обнаружил 237-й
естественный спутник Сатурна размером 1.5х3 метра за две секунды до
столкновения с ним, после чего спутник перестал существовать, а корабль
доковылял до ремонтной базы.
Правительство Оттоманского Союза приняло решение перенести столицу
из Пензы в Астрахань.
Конфессия христиан-нонконформистов публично объявила видимую
Вселенную ничем иным, как одним из забракованных Господом черновиков
мирозданья, и призвала к поиску чистовика в параллельных пространствах.
Кое-где прошли волнения, вызванные терминологическими неточностями
формулировок.
Извержение Эльбруса вошло в историю как крупнейшее за последнее
тысячелетие, превзойдя своей мощью взрыв Тамбора в 1815 году.
Цепляясь за планету, копошилась жизнь, а разум, цепляясь за жизнь,
как былинка цепляется за палимую солнцем скалу, возвеличивал то, что
ниспровергал вчера, и ниспровергал возвеличенное, проникал и
устремлялся, бился в неразрешимое, отступал и устремлялся снова.
И не было этому конца.
2
Форель попалась громадная - дернуло так, что цветной шнур исчез под
водой мгновенно, как его и не было, и тут же рвануло с такой яростью,
что Стефан едва успел погасить рывок удилищем. Леса отчаянно заметалась.
Теперь должно было начаться самое интересное - тот полный душевного
трепета момент, которого ждет каждый любитель ловли нахлыстом и ради
которого он готов часами, оскальзываясь на придонных валунах, бродить,
коченея, по пояс в бурлящей воде, держать равновесие в бестолковых
струях и сносить плевки холодной пены, зато результат... м-м... о
результате можно писать поэмы, даже если улов составит один-разъединый
недокормленный хариус калибром с мойву. Даже если клевать не будет
совсем.
Потому что улов не главное, меланхолически размышлял Стефан Лоренц
минуту назад, навязывая на шнур очередную мушку. Главное - искусство,
удовольствие, как скажет любой промокший рыбак, возвратившийся с
неудачной ловли, в ответ на сардонические вопросы жены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61