Мендл ввел в комнату Филиппа Ланга, и хозяин приветствовал его.
Филипп Ланг был высоким, худым мужчиной, возвышавшимся над Мейзлом на добрую голову. Его усы и борода, которые он носил по испанской моде, приметно серебрились сединой, а на груди висела золотая цепочка с образком Мадонны Лорето.
Едва переступив порог, Ланг уставился на лежавшие на столе мешочки с золотом и платежные поручения. Как и всегда, он уже прикидывал в уме, какою суммой на сей раз можно будет удовлетворить императора, а какую оставить себе. Греческая мраморная статуя, которую император купил у антиквара в Риме, прибыла в Прагу и должна быть оплачена. Были и другие неотложные долги. К тому же император собирался приобрести картину Дюрера «Поклонение волхвов» из церкви Всех Святых в Виттенберге, которую предложил ему магистрат города.
Однако его речи ничем не выдавали тревожащих его мыслей. Он сказал Мейзлу:
– Надеюсь, я пришел вовремя. На улице ветер, вот-вот хлынет дождь. А как со здоровьем у моего дорого друга?
Он схватил руку Мордехая и сжал ее так, чтобы услышать и оценить пульс. «А ведь ему худо, – подумал он с удовольствием. – Пульс-то какой частый. Наверняка лихорадит…»
На вопросы о здоровье Мейзл всегда отвечал одинаково: «Спасибо, ничего нового». Каково ему было на самом деле, он не согласился бы открыть никому.
– Все хорошо, благодарю вас, – заявил он. – Что же касается сегодняшнего недомогания, то к утру оно пройдет.
И он высвободил руку из любопытных пальцев императорского камердинера.
Филипп Ланг еще раз глянул на него и составил свой прогноз. Не было сомнения, что в этом изношенном теле уже не осталось сил противостоять чахотке и близящемуся концу. Завтра он может доложить своему господину, что «тайного сокровища», всех этих одинарных и двойных дукатов, розеноблей и дублонов остается ждать не более двух-трех недель. И вовсе не половина, а все, что оставит еврей Мейзл в деньгах и имуществе, должно было по плану Филиппа Ланга достаться императору. Ибо лев и царь не делятся ни с кем.
Мейзлу же он сказал:
– Мы должны радоваться, что живем в такие времена, когда врачи сделали множество великолепных изобретений, которые они умеют применять нам на благо.
– Да, это хорошо, – согласился Мейзл. – Но я не прибегаю к помощи врачей. Мне и так становится лучше день ото дня!
– О, это доброе известие! Я с радостью доложу об этом всемилостивому господину, – заявил Филипп Ланг. – Мой высочайший господин строго-настрого наказывал мне предостеречь вас, дабы вы берегли свое здоровье и лечились всеми возможными средствами.
– Что ж, из почтения к повелению Его Величества я сделаю это, – согласился Мейзл. – Да умножит Господь мира жизнь, славу и благополучие Его Величества!
Затем, покончив с любезностями и этикетом, они перешли к деловому обсуждению.
Около полуночи, когда после долгих переговоров партнеры пришли к согласию, Мендл принес вино, холодные пирожки и горячие, испеченные в оливковом масле миндальные лепешки, которые он только что получил из кондитерской. От души выпивая и закусывая, Филипп Ланг рассказывал о событиях и обычаях при императорском дворе, где так часто происходят удивительные вещи. Например, он поведал о том, что камердинер барон Пальфи держит особого слугу, который всякий раз, как барон бывает рассержен, обязан вместо него ругаться самой грязной площадной бранью, ибо сам он чересчур богобоязнен. О том, что испанский посланник дон Бальтазар де Цунига каждую неделю обманывает свою молодую и прелестную жену с новой любовницей, но при этом никогда не затевает интрижек с женщинами по имени Мария, так как боится прогневить Богородицу. О том, что Мартин Руланд и итальянец ди Джордже, ученые господа при дворе императора, один из которых строит вечный двигатель, а другой шлифует параболические зеркала, вечно вздорят между собою, потому что каждый подозревает, будто другой получает тайком более высокое вознаграждение за свои заслуги. Стоит им столкнуться нос к носу, как они начинают присваивать друг другу больше почетных титулов, чем существует букв в немецком и итальянском алфавитах. Один рычит: «Обманщик! Ганс-дурак! Пес рваный! Козел ублюдочный!» – а другой орет: «Birlone! Furfonte! Mescalzone! Furbo!», и это при том, что император обоим должен жалованье не за один год. А молодой граф Хевенхюллер, лейтенант конной гвардии императора, вернулся с турецкой войны с сабельным шрамом поперек шеи. Удар клинка пересек ему сухожилие, так что ему приходится носить для поддержки головы серебряный ошейник, называемый бандажом. И вот однажды, когда он за офицерским столом пожаловался на плохие времена, дороговизну и на то, что ему вечно не хватает денег для интимных развлечений, его визави, капитан арбалетчиков, предложил: «А ты заложи свой ошейник, дурень, вот тебе и будет на что сбегать к своей курвочке!» Ну, тут и пошла потасовка – вплоть до сабель!
Он замолчал, потому что в этот момент Мордехая Мейзла вновь охватил мучительный приступ кашля, и в дверях появился Мендл с кружкой лекарственного настоя наготове. Он как тень проскользнул к хозяину, принял из его рук платочек и подал ему новый.
– Это ничего, – прохрипел Мейзл, когда кашель утих. – Всего лишь легкий кашель. Это все от сырости в воздухе. Завтра, Бог даст, опять установится теплая и сухая погода, и все пройдет.
И он кивнул Мендлу, чтобы тот вышел.
– А до тех пор, – посоветовал Филипп Ланг, – вам бы надо рассыпать соль во всех помещениях, где вы бываете, да побольше! Ведь соль для воды как магнит для железа, она и высушит воздух. Венгерские и португальские вина, которым он отдал должное за ужином, ударили ему в голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121