Да мне проще было его застрелить.— Был достоин?— Помнишь «Мертвый сезон»?— Это шпионские страсти с Банионисом?— Ну да. Там еще все крутилось вокруг газа такого, которым из нормальных людей можно было служебных придурков делать. А заправлял всем проектом некий доктор Хасс. Его Банионис и выслеживал.— Так вот этот наш Валерий Алексеевич и есть «доктор Хасс»?— Этот чуму покруче замутил. Под воздействием его препарата полное изменение личности. И еще про чистую науку втирает, пидор… И вот эту-то самую ерундовину мы ему и должны вернуть.— Да… Тут, Петя, просто необходимо выпить.— Не вижу повода… для отказа. Волков налил водку в стаканы, разломил пополам оставшийся кусок сыра и задумчиво произнес:— Прямо твоя Сцилла и Харибда.— А может, плюнуть? Вернем не вернем, одинаково хреново получается. И еще неизвестно, что хреновее.— Если б он один в этом деле был… А то ведь там уже и препарат где-то в Европе засвечен, и деньги в проект вложены. Да и я засветился. Почикают нас, Саша.— А может, не достанут?— Эти — достанут.— Значит, если вернем, у нас с тобой, так сказать, моральные утраты и угрызения совести. А если не вернем…— Доходит постепенно?Гурский устало склонил голову набок и задумался.— Утомила меня, Петя, история эта — сил моих нет. Выбирай, не выбирай — оба варианта хуже получаются. Да еще и тебя втянул… Может, лучше мне погибнуть в открытом бою? Я ведь воински обучен, ты же знаешь. Только покажи, куда целиться.— Да некуда показывать.— Так пидарас-то, который тебе про чистую науку втирал?— Нет его. А завтра у него вообще аэроплан за кордон. Но, если мы ему футболку не вернем, он, Саша, нас достанет. Отвечаю.— Да кто он такой-то, этот Валерий Алексеевич?— Объясняю. Была в Москве шарашка гэбэшная, и делали они всякую психотропную лабуду. Ближе к нашим временам их закрыли. Но какой-то там гений, вроде того, что осмий тут у нас на даче делал, получил такой препарат, что просто туши свет. Короче — лекарство от безумия. Полное изменение личности. Из подонка — мать Терезу, и наоборот. Представляешь? А наш с тобой Валерий Алексеевич — его бывший начальник. Этот гений его зовет и показывает, что скомстролил. Тот опупел, послал каплю в Европу, там вообще на уши встали. «Езжайте, говорят, комрад, к нам. У нас тут ружья кирпичом не чистют». А тот, который изобрел, хочет нашу научную общественность осчастливить. Ну, тут, как я понимаю, Валерий Алексеевич его грохнул, а лабораторию спалил. И остались у него на руках бумаги, в которых он ни уха ни рыла, да два компонента. Один — ерунда, а во втором вся суть. И вот этим вторым компонентом он футболки и пропитал, чтобы вывезти. Но все дело в том, что количества для получения препарата нужно ровно столько, сколько содержится во всех футболках. Иначе компоненты неправильно соединятся, и ничего не выйдет.— Совсем ничего?— Ну, что-то выйдет, наверное. Например, пирамидон.— А чем им плох пирамидон?— Ну, тут, понимаешь, чистая наука, третье тысячелетие, движение человечества вперед, так сказать, в общепланетарном смысле…— И мы должны поспособствовать? Невзирая на узкособственнические великодержавные амбиции и приоритеты?— Типа того. Чистая наука не знает границ.— Ну… За науку?— А давай…— И что сулил?— Да, говорит, не сомневайтесь, достаточно будет.— А сумму конкретную?— Нет. Он те деньги, что Леве обещал, нам отдаст.— А. если это мало?— Так они же — грязные. Это же государственная тайна. Мы же Родину продаем.— Ну и что. Я, может быть, и не возьму. Но все равно обидно, когда тебе предлагают Родину продать за «фу-фу».— А мы за «фу-фу» и не отдадим. Мы сначала посмотрим. И вообще… не отвлекайся. У тебя она, Сашка, здесь где-то. Ты напрягись. Поищи.— Да я ее с детства ищу. И напрягаюсь всем своим существом.— Кого?— Да Родину. Чувствую, что здесь где-то, а руку протянешь — и весь в дерьме…— Ладно, Феофилактий, давай еще на посошок, да я поехал. Завтра, кстати, уже человек от него будет. Не найдешь — придется воевать.— Вот так?— Вот так.Волков выпил водки и встал из-за стола.— Ну, пока. Запирайся покрепче. …Звонки телефона в квартире Петр услышал еще на лестнице.Телефон звонил и звонил, пока он вставлял ключ в замок, отпирал дверь, запирал ее за собой, пока прошел в гостиную, пока включал свет и снял, наконец, трубку.— Слушаю.— Петя?— Нет, с вами говорит Маргарет Тэтчер мужским голосом по-русски.— Чего делаешь-то?— Да вошел только. А что?— Да так. Я тут сижу, выпиваю-закусываю. Дай, думаю, тебе позвоню. Узнаю, как дела, что делаешь, а то тут у меня подружка наша объявилась, ей тоже интересно.— Это которая? Беленькая такая?— Ага.— Так, может, я подъеду? А то она тебя, пьяного, динамит вечно, опять слиняет, а так — хоть у меня шанс будет.— Не-ет, Петь. Мы с ней уже спать укладываемся.— А где пропадала-то, не говорит?— Завтра расскажу. Ой!.. Она холодная. Все, Петя, спокойной ночи. Роджер.
…Собственно говоря, описывать пробуждение Александра Васильевича Адашева-Гурского не имеет никакого смысла.Люди, которым доводилось выпить накануне практически без закуски где-то около полутора литров водки, живо представят себе весь букет психофизиологических ощущений, включая панические и судорожно-паралитические потуги рассудка определить — кому он, собственно, принадлежит?Людям же, которым не доводилось проводить таким образом свое свободное время, рассказывать что-либо об этом первом толчке нарождающегося дня, который нежной, но крепенькой ножкой, еще пребывая в утробе, бьет маменьку в под дых, и вовсе глупо.Отметим лишь, что голова у него не болела.Примечательным в данной ситуации было лишь то, что лежал он, свернувшись калачиком, не решаясь раскрыть глаз, и двумя руками прижимал к груди мокрую футболку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24