А у Невельского в детдоме я его и видел! Точно. Только вот какой-то он здесь не совсем такой.— Так, может, не он?— Да точно он. Только помладше выглядит, поэтому я его не сразу и узнал. Они же в этом возрасте каждые полгода меняются. Вот оно, оказывается, как. Педагог ты наш, Песталоцци Макаренков… А можно узнать, где приятель твоего начальника эту кассету взял?— Порнуха с малолетками на каждом углу продается. А он от жены скрывался, ну и… И вообще, может, это не он оставил.— Может быть, может быть…— А парень в самоволке где угодно мог оказаться совершенно самостоятельно.— Мог, мог. Как же его зовут… Александр выключил телевизор и повернулся лицом к Волкову.— Ну и как? Вообще?.. — он покрутил в воздухе растопыренной ладонью.— Да так, — пожал плечами Петр, выходя из гостиной, — пошли на кухню. Ты мне вот чего скажи — у тебя есть друзья какие-нибудь, скукой там, однообразием жизни утомленные? — говорил он, вынимая из пакета всякую еду. Что-то засовывал в холодильник, что-то оставлял на столе для ужина. — Ну, которым приключений на свою жопу не хватает?— Таких нет.— Жалко.— Петь, давай по маленькой для аппетита, а?— Давай, — Волков достал из холодильника бутылку «Абсолюта» и налил в две рюмочки.— Петя, признайся честно, ты — новый русский?— А что, хорошая водка…— Да не о том я. — И Гурский с демонстративным недоумением уставился на крохотные рюмки.— М-да, что-то я совсем… — Петр потер переносицу, достал два больших стакана толстого стекла и плеснул в каждый граммов по сто. Александр взял маленькую рюмочку и перелил в свой стакан, вторую — другу.— За победу?— За нашу победу.— Так что ты про друзей-то, скукой замученных, говорил?— Так нет же их у тебя. А так бы сдал им свою квартирку на неделю. Больше, я думаю, не надо. Это уже фашизм.Гурский поставил стакан на стол и крутил в руках, примеряясь, намазанный маслом тостик ржаного хлеба, на котором лежал салатный лист, тонкий ломтик ветчины, а сверху — в маленькой лужице майонеза, естественно, — посыпанные солью колечко лука и ломтик помидора.— Так там же вроде все в порядке.— Не-а.— Что, опять?— Ага…— Ну, знаешь… И что, опять бойцы невидимого фронта?— Не-а. — Надев яркий клеенчатый фартук, Петр аккуратно переворачивал на сковороде деревянной лопаткой нарезанную соломкой картошку. — Бойцы, но явно из другой структуры. А адресок тем не менее пасли. Что характерно. Но все равно шелупонь.— Что, братва все-таки на этот раз? А говоришь — шелупонь…— Братва, она разная. Ну что?— Несвоевременно выпитая вторая, — Гурский назидательно поднял палец, — это бессмысленно выпитая первая.— Мудро. Сам придумал?— На Камчатке услышал. В хорошей компании.— Мудро и изящно, — Петр налил по второй и взял изготовленную Гурским закуску. — А я бы сюда еще и горчички.— Возможно, возможно. А мясо я буду жарить, а то ты пересушиваешь, так только в Испании готовят почему-то. А вот во Франции я вообще сырое ел. Фирменное блюдо в одном ресторане. «Каннибал» называется. На большой такой тарелке — кусок сырого мяса, два комка сырого фарша со специями и ко всему этому много-много всяких соусов. Вкусно-о… Но у нас такого мяса не достанешь, чтобы без глистов. За победу?— За победу.— И давай обо всем после ужина, а? В этом я, как Ниро Вульф.— И что мы имеем с гуся? — Александр Адашев-Гурский закурил сигарету и откинулся в кресле. Волков сидел напротив за журнальным столиком и прихлебывал кофе.— Ну что… Нашел я у тебя лоскуточек этот. И что, думаю, они все с ума посходили? Заехал к химику одному, есть у меня такой, еще с прежних времен, тот — экспресс-анализ, то-се…— Наркота?— Ну, в общем-то, да, но очень странная какая-то. Синтетик, понятное дело, но очень слабенький. И, что главное, если не знать, что ткань пропитана, только анализом и выявляется,— А если под дождь?— Не-а. Только химия.— Ну вот. Теперь срастается. Ай да Лева! Значит, он возит?— Да вроде так. Кто на границе детский дом трясти будет на предмет «контрабаса»? Только я бы на его месте кокаин возил. Смысла больше.— Так, может, у него нету кокаина.— Да это я так, к слову. Понимаешь, наркоту к нам в основном ввозят, а не наоборот. По одним каналам из Европы, с Запада, а по другим — с Востока. Есть, конечно, транзиты, но что-то Леву я там слабо представляю. А вывозят от нас, ну… рыжье, брюлики, иконы, икру и всякое такое.— А редкоземелье? Эту самую «красную ртуть», например?— Ну, в принципе… Мог, конечно, кто-то раскачать такую тему, а Невельского извозчиком сделать. Теоретически, конечно. Дают какую-нибудь лабуду, он везет, ему платят.— Вот тебе и спонсоры. И автобус собственный. Слушай, а в последний раз, мне ребята рассказывали, их здорово трясли. Автобус весь просмотрели, сиденья там, вещи и вообще, а? А на них — футболки.— Значит, стукнул кто-то. Сказал, что, мол, везет, а что конкретно — не знал.— И Пашку… Слушай, они же его на предмет того, что, мол, не в себе ли везет…— Похоже на то.— А на нем даже футболки не было. И использует Лева ребят втемную. Пытай — не пытай, что Пашка мог сказать?— Но тут вот что странно. В этом деле самодеятельность как-то не приветствуется. Ну вот ты, например, лично можешь себе брюлик в задницу засунуть и проехать, если повезет. А ведь тут другое. Тут платить надо. Везут ребята грузовик икры левой — платят. Металлы там всякие тоже. Все под контролем.— Да в том-то и дело, Петя! Он не платит. А кому, кстати? Таможне?— Зачем жениху? — Волков выразительно вскинул руку. — Кунакам жениха. Это у них как раз все под контролем.— Вот! Поэтому и пасут его. До границы. На границе таможня всего вывернула. И после границы, я думаю, тоже, наверное, да?— Черт его знает… Но сразу после границы такой расклад возник:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24