— Да выбирай зараня большую ложку.Лимпиада весело хохотала и указывала на Аксютку. Он, то приседая, то вытягиваясь, ловил картузом бабочку.— Аксютка, — крикнула, встряхивая раскосмаченную косу, — иди, поищу!Аксютка, запыхавшись, положил ей на колени голову и зажмурил глаза.Рыба кружилась в кипящем котле и мертво пучила зрачки.Солнце плескалось в синеве, как в озере, и рассыпало огненные перья.Карев сидел в углу и смотрел, как девки, звякая бусами, хватались за руки и пели про царевну.В избу вкатился с расстегнутым воротом рубахи, в грязном фартуке сапожник Царек.Царька обступили корогодом и стали упрашивать, чтоб сыграл на губах плясовую.Он вынул из кармана обгрызанный кусок гребешка и, оторвав от численника бумажку, приложил к зубьям.«Подружки голубушки, — выговаривал, как камышовая дудка, гребешок, — ложитесь спать, а мне молодешеньке, дружка поджидать.»— Будя, — махнула старуха, — слезу точишь.Царек вытер рукавом губы и засвистел плясовую. Девки с серебряным смехом расступились и пошли в пляс.— В расходку! — кричал в новой рубахе Филипп. — Ходи веселей, а то я пойду!Лимпиада дернула за рукав Карева и вывела плясать.На нем была белая рубашка, и черные плюшевые штаны широко спускались на лаковые голенища.С улыбкой щелкнул пальцами и, приседая, с дробью ударял каблуками.В избу ввалился с тальянкой Ваньчок и, покачиваясь, кинулся в круг.— Ух, леший тебя принес! — засуетился обидчиво Филипп. — Весь пляс рассыпал.Ваньчок вытаращил покраснелые глаза и впился в Филиппа.— Ты не ругайся, — сдавил он мехи, — а то я играть не буду.— Ты чей же будешь, касатик? — подвинулась к Кареву старуха.— С мельницы, — ласково обернулся он.— Это что школу строишь?..— Самый.— Надоумь тебя царица небесная. Какое дело-то ты делаешь… Ведь ты нас на воздуси кинаешь — звезды, как картошку , сбирать.Карев перебил и, отмахиваясь руками, стал отказываться:— Я тут, как кирпич, толку… Деньги-то ведь не мои.— Зрящее, зрящее, — зашамкала прыгающим подбородком. — Ведь тебе оставил-то он…Лимпиада стояла и слушала. В ее глазах сверкал умильный огонек.За окном в матовом отсвете грустили вербы и целовали листьями голубые окна.Аксютка запер хату и пошел в Раменки.Ему хотелось напиться пьяным и побуянить. Он любил, когда на него смотрели как на страшного человека.Однажды покойная Устинья везла с ярмарки спившегося Ваньчка и, поравнявшись с Аксюткой, схватила мужа за голову и ударила о постельник.— Чтоб тебя где-нибудь уж Аксютка зарезал! — крикнула она и пнула в лицо ногой.Ребятишки, собираясь по кулижкам, часто грезили о нем; каждый думал — как вырастет, пойдет к нему в шайку.— Вот меня-то уж он наверняка возьмет в кошевые, — говорил с белыми, как сметана, волосами Микитка, — потому знает, что я крепче всех люблю его.— А я кашеваром буду, — тянул однотонно Федька, — Ермаком сделаюсь и Сибирь завоюю.— Сибирь, — передразнивал Микитка. — А мы, пожалуй, вперед тваво возьмем Сибирь-то, уж ты это не говори.— Ты все сычишься наперед, — обидчиво дернул губами Федька. — Твоя вся родня такая… твой отец, мамка говорит, только губами шлепает. А мы все время на Чухлинке лес воруем. Нам Ваньчок что хошь сделает.— Поди-ка съешь кулака, — волновался Микитка. — А откуда у нас жерди-то, чьи строги-то на телегах?.. Это вы губами шлепаете, мы у вас в овине всю солому покрали, а вы и не знаете… накось…Аксютка вошел в избу сотского и попросил бабку налить ему воронка.Бабка в овчинной шубенке вышла в сени и, отвернув кран, нацедила глубокий полоник.— Где ж Аким-то? — спросил, оглядывая пустую лежанку.— У свата.— Обсусоливает все, — смеясь, мотнул головой.— Что ж делать, касатик, скучно ему. Вдовец ведь…Надел фуражку и покачнулся от ударившего в голову хмеля.— Не обессудь, ягодка, дала бы тебе драчонку, да все вышли. Оладьями, хошь, угощу?Вынесла жарницу от загнетки и открыла сковороду. Аксютка выглядел, какие порумяней, и, сунув горсть в карман, выбег на улицу.У дороги толпился народ. Какой-то мужик с колом бежал за сотским и старался ударить его в голову.Нахлынувшие зеваки подзадоривали драку. Ухабистый мужик размахнулся, и переломившийся о голову сотского кол окунулся расщепленным концом в красную, как воронок, кровь.Аксютка врезался в толпу и прыгнул на мужика, ударяя его в висок рукояткой ножа.Народ зашумел, и все кинулись на Аксютку.— Бей живореза! — кричал мужик и, ловко подняв ногу, ударил Аксютку по пяткам.Упал и почуял, как на грудь надавились тяжелые костяные колени.Расчищая кулаками дорогу, к побоищу подбег какой-то парень и ударил лежачему обухом около шеи.Побои посыпались в лицо, и сплюснутый нос пузырился красно-черной пеной…— Эх, Аксютка, Аксютка, — стирал кулаком слезу старый пономарь, — подломили твою бедную головушку!.. Что ж ты стоишь, чертовка! — ругнул он глазеющую бабу. — Принесла бы воды-то… живой, чай, человек валяется.Опять собрался народ, и отрезвевший мужик бледно тряс губами.— Подкачнуло тебя, окаянного. Мою душу загубил и себя потерял до срока.— То-то не надо бы горячиться, — укорял пономарь. — Оно, вино-то, что хошь сделает.Аксютка поднялся слабо на колени и, свесив голову, отирал слабой рукой прилипшую к щеке грязь.— На… а… мель… — дрогнул он всем телом и упал и упал навзничь.— На мельницу, вишь, просится, — жалобно заохала бабка. — Везите его скорей…Парень, бивший топором Аксютку, болезно смотрел на его заплывшие глаза и, отвернувшись, смахнул каплю слезы.Мужик побежал запрягать лошадь, а он взял черпак и начал поливать голову Аксютки водой.Вода лилась с подбородка струей и, словно подожженная, брызгала на кончике алостью…Положили бережно на сено и помчали на мельницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20