Проезжие смотрят — всем кланяется и вслед глядит ласково-ласково.На тройке барин какой-то едет, поравнялся, спрашивать стал:— Разве ты меня знаешь — кланяешься-то?— Нет, не знаю, и не тебе кланяюсь, — лику твоему ангельскому поклон отдаю.Улыбнулся барин, теплая улыбка сердце согрела. Может быть, черствое оно было сердце, а тут растопилось от солнца, запахло добром, как цветами.— Прощай, старичок, помолись за меня угодникам да вот тебе трешница, вынимай каждый день просфору за раба божьего Сергея.— Не весна, а весной пахнет. Свете тихий, вечерний свет моей родины, приими наши святые славы, — шепчет он.И опущенные белые усы ясно вырезают разрез посинелых губ.— Здорово, дедушка, — встретили его у околицы ребятишки. — Анны-то нету дома… утопилась намедни она, как парень ее помер; заколочен дом-то ваш.Вдруг почувствовал, ноги подкашиваются, и опустился.— Устал, дедушка, посиди, мы тебе табуретку принесем.— Спасибо, родные, спасибо, немного осталось, хоть на корточках доползу.Встал и, еще более сгорбившись, поплелся мимо окон; ребятишки растерянными глазами провожали.Прохожие останавливались.— Ой, Анисим, Анисим, не узнаешь тебя, — встретила у ворот соседка. — Поди закуси малость, небось ведь замытарился, болезный.Слезу утирает, на закат молится.— Как тебя бог донес такую непуть? Ведь холод, чичер, а ты шел.Ничего Анисим не ответил, застыл от печали глубокой.С пьяной песней в избу взошел Епишка.— «Я умру на тюремной постели, похоронят меня кое-как…» Мое почтенье, челом бью, дедушка Анисим, прости, что пою песню, я ведь теперь все на панихидный лад перевожу…— Присаживайся, — подставила хозяйка скамью, — гостем будешь, вместе горе поделим, мы все ведь какие-то бесталанные.— Про то и пою, тетень, эх-а!.. «А, судьба ль ты моя роковая, до чего ж ты меня довела…» Не могу, ей-богу, не могу… слезы катятся, а умирать не хочется. Ведь могила-то когда хошь приют даст, жить бы надо, да что-то как жестянка ломается жизнь моя, и не моя одна. Ты, дедушка, меня в монахи возьми, можа, я там хоть пить перестану. Ведь там нет вина, стены да церковь.— Убежишь, — засмеялась старуха. — Не лезь уж, куды не надо. Так и живи.— не хочу я так-то жить, мочи моей не хватает, с тоски помру.Епишка был пришляк на село, он пришел как-то сюда вставлять рамы и застрял здесь. Десять лет уж минуло.Где-то в дальней губернии у него осталась жена, которая пустила его на заработки.Каждый год Епишка собирался набрать денег и отослать жене на перестройку хаты, но деньги незаметно переходили к шинкарке Лексашке, и хата все откладывалась.Каждое рождество он писал домой, что живет слава богу, что скоро пришлет денег и заживет, как пан.Но опять выпадал какой-нибудь невеселый для него день, и опять домой писалось коротенькое письмо с одним и тем же содержанием.Жена его знала эту слабость, она писала ему, чтоб он вернулся, что дом давно перестроен, но он никогда не читал дальше поклонов. Не хотел, а может быть, и наперед чуял, что пишут.— Возьми меня, дедушка, ради бога возьми, там ведь жалованье платят, может, скоплю сколько-нибудь, домой пошлю.Анисим молчал и грустно покачивал головою.— Ты сегодня, Епишка, пьян, завтра ты по-другому скажешь. Ты лучше вот что я тебе посоветую, выписывай сюда жену да живи на моей усадьбе. Дом-то мой ведь первый на селе. Я подпишу тебе все, ничего не оставлю. А коли помру, если хватит доброй совести, поставь мне крест на могилу.— Родной ты мой, — упал Епишка на колени. — Спаситель, как мне тебя благодарить?— Встань, Епишка, — сказал Анисим. — Пустое все это, ведь мне все равно ничего не надо. Ты закусывай лучше сейчас, ведь небось после Анны тебя никто не накормил.— Нет, — всхлипнул Епишка, — разве я пойду просить… стыдно… Была Анна, так она все понимала… Царство ей небесное, хорошая баба была.Хозяйка начала рассказывать, как вытащили Анну из воды.— Отец ты мой родной, — приговаривала, пришлепывая губами. — Как положили два гроба-то рядом, инда сердце кровью обливалось.— Ты посмотри, — указал Епишка на разрубленный палец. — Гроб делал… Как вспомню, что делаю для Анны, топор из рук валится и рубанок не строгает… Отцапал ведь до самой кости.Анисим решил подождать жену Епишкину. «Пропьет еще все, — думал он. — Баба-то лучше удержит».Через неделю им пришел ответ, что жена Епишки три года тому назад померла, а оставшаяся вдовой дочь продала все пожитки и едет.«Как же так? — думал Епишка. — Неужели я три года не писал?..»Он как-то состарился, съежился и жалел, что Анисим подписал ему свое имущество.«Охо-хо! — думал он. — Уехал, девке-то десять годов было, уж вдова стала. Вот она какая жисть-то, самому сорок годов стукнуло, а я все думал тридцать».«Как же она замуж вышла? — спрашивал себя. — И откуда набрали денег, когда присылу не было?.. Впрочем, что же, баба была здоровая, за семерых работать могла…»Через два дня Епишка встретил на телеге молодую бабу и с слезами бросился целовать ее.Старый Анисим сам не одну смахнул слезу. Жалко ему было Епишку… Мыканец он.«И в кого она у меня такая красивая, — думал Епишка, — ни на меня, ни на мать не похожа».— Ты теперь брось пить-то, — говорил Анисим. — А ты, родная, поудерживай его, слаб он…— Дедушка, ей-богу, одну рюмочку, с радости. Ведь я сейчас словно причастился, весь мир бы обнял, да головы у него нет.Дочь Епишки улыбалась и, налив себе рюмку, почмокалась.— Ты ведь у меня единая, ненаглядная моя. Мы теперь тебе такого жениха сыщем, какой тебе и во сне не снился.Погорбился старый Анисим за эту неделю, щеки ввалились, а подбородок качался, будто шептал.Простился с Епишкой и дочерью его и пошел опять с костылем, сгорбившись еще ниже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20