— Тпру, тпру! — кричал взбудораженный дружко и хлестанул остановившихся лошадей кнутовищем.Лошади рванули, но уже не останавливались.Подъехав к крыльцу, дружко суматошно ссадил хохотавшего с дьячком попа и повернул за дьяконом.Дьякон, склонясь над лужей, замывал грязный подрясник.— Не тпрукай, дурак, когда лошади встали, — искоса поглядел на растерявшегося дружка и сел на взбитую солому.Молодых вывели с иконами и рассадили по телегам. Жених поехал с попом, а невеста — с крестной матерью.Впереди, обвязанные накрест рушниками, скакали верховые, а позади с придаными сундуками гремели несправленные дроги.Перед церковью на дорогу выбежала толпа мужиков и, протянув на весу жердь, загородила дорогу.Сваха вынесла четверть с водкой и, наливая бражный стакан, приговаривала:— Пей, гусь, да пути не мочи.Выпившие мужики оттащили жердь в канаву и с криком стали бросать вверх шапки.Дьячок сидел с дьяконом и косился — как сваха, не заткнув пробки, болтала пузырившееся вино.Из калитки церковной ограды вышел сторож, и отодвигая засов, отворил ворота. Поп слез и, подведя жениха к невесте, сжал их правые руки.Около налоя краснел расстеленный полушалок и коптело пламя налепок.Не в охоту Косте было жениться, да не хотелось огорчать отца.По селу давненько шушукали, что он присватался к вдове-соседке.Слухи огорчали мать, а обозленный отец называл его ерником.— Жениться — перемениться, — говорил Анисиму уважительный кум. — Я сам смолоду олахарь был.Молодайка оказалась приглядная; после загула свекровь показала ей все свое имущество и отдала сарайные ключи.Костя как-то мало смотрел на жену. Он только узнал, что ходившие о невесте слухи оправдались.До замужества Анна спуталась со своим работником.Сперва в утайку заговаривали, что она ходит к нему на сеновал, а потом говор пошел чуть не открыто.Костя ничего не сказал жене. Не захотелось опечалить мать и укорить отца, да и потом ему самое Анну сделалось жалко. Слабая такая, в одной сорочке стояла она перед ним. На длинные ресницы падали густые каштановые волосы, а в голубых глазах светилась затаенная боль.Вечерами Костя от скуки ходил с ребятами на улицу и играл на тальянке. Отец ворчал, а жена кротко открывала ему дверь.В безмолвной кротости есть зачатки бури, которая загорается слабым пламенем и свивается в огненное половодье.Анна полюбила Костю, но любовь эта скоро погасла и перешла в женскую ласку; она не упрекала его за то, что он пропадал ночами, и даже иногда сама посылала.Там, где отперты двери и где нет засовов, воры не воруют.Но бывает так, что постучится запоздалый путник и, пригретый, забывает, что он пришел на минуту, и остается навсегда.Анисим вздумал арендовать у соседнего помещика землю. Денег у него не было, но он думал сперва занять, а потом перевернуться на обмолоте.На рождество пришел к нему из деревни Кудашева молодой парень, годов двадцати, и согласился на найм.Костя пропал где-то целую неделю на охоте, и от знакомых стрелков о нем не было слуху.Анна с батраком ходила в ригу, и в два цепа молотили овес.Парень ударял резко, колос перебивался пополам, а зерна с визгом впивались в разбросанную солому.После хрестца он вынимал баночку и, завернув накосо бумажку, насыпал в нее, как опилки, чистую полукрупку.Анна любовалась на его вихрастые кудри, и она чувствовала, как мягко бы щекотали его пуховитые усы губы.Парень тоже засматривал ей в глаза и, улыбаясь, стряхивал пепел.— Ну, давай, Степан, еще хрестец обмолотим говорила она и, закинув за подмышки зарукавник, развязывала снопы.Незаметно они сблизились. Садились рядышком и говорили, сколько можно вымолотить из копны.Степан иногда хватал ее за груди и, щекоча, валил на солому. Она не отпихивала его. Ей было приятно, как загрубелые и скользкие от цепа руки катились по ее телу.Однажды, когда Костя вернулся и уехал на базар, он повалил ее в чан и горячими губами коснулся щеки.Она обняла его за голову, и пальцы ее утонули в мягких кудрях…Вечером на масленицу Костя ушел в корогод и запевал с бабами песни; Анна вышла в сени, а Степан, почистив кирпичом уздечку, перевязал поводья и вынес в клеть.На улице громко рассыпались прибаски, и слышно, как под окнами хрустел снег. Анисим с бабкой уехал к куму в гости, а оставшийся саврасый жевал в кошелке овес.Анна, кутаясь в шаль, стояла, склонясь грудью на перила крыльца.Степан повесил уздечку и вышел на крыльцо. Он неслышно подокрался и закрыл ладонями ей глаза.Анна обернулась и отвела руки.— Пойдем, — покраснев, как бы выплеснула она слово и закрылась рукавом…В избу вошел с веселой улыбкой Костя.Степан, побледнев, выбежал в сени, а Анна, рыдая, закопала судорожно вздрагивающие губы в подушку.Костя сел на лавку и закачал ногами; теперь еще ясней показалось ему все.Он обернулся к окну и, поманув стоявшего у ветлы Степана, вышел в сени.— Ничего, Степан, не бойся, — подошел он к нему и умильно потрепал за подбородок, — ты парень хороший…Степан недоверчиво вздрагивал. Ему казалось, что ласкающие его руки ищут место для намыленной петли.— Я ничего, Степан… стариков только опасайся… ты, может быть, думаешь — я сержусь? Нет!.. Оденься и пойдем посидим в шинке.Степан вошел в избу и, не глядя на Анну, вытащил у нее из-под головы нанковый казакин.Нахлобучил стогом барашковую шапку и хлопнул дверью.Вечером за ужином Анна видела, как Костя весело перемаргивался с Степаном. На душе у нее сделалось легче, и она опять почувствовала, что любит только одного Костю.Заметил Анисим, что Костя что-то тоскует, и жене сказал. Мать заботливо пытала, уж не с женой ли, мол, вышел разлад, но Костя, только махнув рукой, грустно улыбался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20