И это одно из великолепнейших зрелищ в истории… ". Ахад-ха-Ам считает, что это время ушло от еврейского народа, погребенного под талмудистской казуистикой: «Но „народ книги“ — это раб книги, народ, душа которого покинула его сердце и вся вошла в мертвые буквы книги… Устное учение, самое подходящее название которого — „учение сердца“, также окаменело и превратилось в мертвые буквы книги, а сердце нации наполнилось одним только ясным и сильным сознанием своего абсолютного бессилия и вечной подчиненности книге» (1991, с. с. 155, 41, 42-43). Переход к духовности здесь мыслится самоочевидным выходом, если бы исторически не свершилось обратное — «абсолютное бессилие и вечная подчиненность книге» стали результатом нарушения еврейской духовности, а выход в том, что сионизм и есть духовный позыв к этой идее.
Но наряду с этим в еврейской среде существует противоположная doxa, согласно которой соединение религии и этики приносит «пользу» нравственному развитию галутного духа и такой пользой выходит культура. При любом отношении к небанальному этическому рассуждению Ахад-ха-Ама, необходимо иметь в виду, что сочинение еврейского творца есть единственная духовная система, где культура выведена венцом сложной духовной динамики. Но, достигнув такой теоретической высоты (или глубины), Ахад-ха-Ам попросту споткнулся в практической, онтологической сфере, восприняв культуру в нерефлексированном виде.
Культура per se, как таковая, относится к уникальным духовным конструктам, которые в момент зарождения имеют сугубо индивидуальную природу, а в период созревания обладают коллективным качеством. Культура сотворяется в самые начальные моменты индивидуальной личностью и действующий творец созидает свой собственный продукт или шедевр культуры , а впоследствии, иногда спустя много лет, нередко после смерти творца и в другой обстановке, шедевр культуры становится всеобщим достоянием и приобретает коллективные свойства. Когда Ахад-ха-Ам говорит о Моисеевом учении как «благе национального коллектива», он упускает из вида не просто начальную, но основополагающую, стадию, при которой Моисей едино-лично , хотя и в соавторстве с Богом, создавал индивидуальные скрижали завета — свой шедевр культуры , — на которых было начертано то, что лишь впоследствии стало благом для национального коллектива. Гносеологическое упущение Ахад-ха-Ама онтологически обернулось в то, что весь процесс культуротворчества мыслится им без начального авторского (индивидуально-личностного) начала. По этой причине коллективный фактор спонтанно приобретал доминантный статус, — так, национальный язык (иврит), будучи средством общения евреев, рассматривался Ахад-ха-Амом в самозначимом ранге вне связи со сферой общения и с субъектами общения, только во главу угла ставилась только коллективная функция языка, а упускалось то обстоятельство, что языковой способностью одарена исключительно личность, а вовсе не народная душа либо коллективный дух, которые в противоположность личности никак не является реальностью, а только лишь удобными абстракциями; на аналогичных основаниях национальное лицо , сильное своим индивидуальным обличием, было вытеснено безликой всеобщностью национальной этики.
В совокупности теоретические разработки Ахад-ха-Ама, произведшие огромное впечатление в иудаизме, заимели неудовлетворительное практическое воплощение, — характерным стал организованный им закрытый масонского типа орден «Бней-Моше» («дети Моисея») с деспотическим уставом. Сам Ахад-ха-Ам склонился к наиболее яркому проявлению духовной деспотии — отвержению смешанных браков: Н. Портнова свидетельствует, что известие о том, что его дочь Рахель вышла замуж за известного русского публициста Михаила Осоргина (Ильина), по убеждению принадлежавшего русской духовной корпорации, Ахад-ха-Ам воспринял как личную трагедию.
Таким образом, Ахад-ха-Ам сообщает положительные ценности в тех случаях, когда за основу берется едино-началие человека, и тогда приобретения еврейского творца вливаются в общую струю русского духовного знания, а неполноценные силлогизмы, в аспекте которых отвергается духовный сионизм Ахад-ха-Ама, как и сионизм в целом, обусловлены принижением личностной категории за счет усиления коллективной субстанции. В творчестве Ахад-ха-Ама на полную мощность сказалась двойственность палестинофильства Л. Пинскера, а оценочное мерило этого творчества пульсирует вокруг главного концепта русской идеи — культа личности. Поэтому естественно, что дальнейшее развитие теории русского сионизма, в том числе набазе очищения системы Ахад-ха-Ама, связано с именем личности, одинаково принадлежащей русской духовной школе и русскому еврейству, — Михаилом Осиповичем Гершензоном.
Русская история не содержит в себе исторической характеристики русской идеи и в настоящее время отсутствуют даже предпосылки историографии русской идеи. И, тем не менее, без опасения намного ошибиться, можно заявить, что время появления издания «Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции» (1903) составляет важнейшую веху этой истории, хотя и поныне точно не обозначено историческое место данного события. Известно только, что общественный резонанс сборника был беспрецедентно огромен и подобного эффекта история Российского государства до того не знала. И если «Вехи» рассматривать как исторический памятник, то прежде всего как памятный знак об их создателе — М. О. Гершензоне.
Из семи соавторов «Вех» трое относятся к русскому еврейству (М. О. Гершензон, С.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195